— Да здравствует Чили! — вскричал весь народ, собравшийся на площади.
— О! Какая дерзость! — вскричал генерал. — Солдаты, схватите его.
Но быстрее мысли, дон Грегорио и Валентин бросились к дону Тадео и увлекли его в середину группы.
— Какой же вы храбрец! — вскричал Валентин, пожимая руку дону Тадео. — Я люблю вас!
Между тем генерал, взбешенный в высшей степени тем, что дон Тадео ускользнул от него, скомандовал солдатам стрелять: страшный залп раздался как громовый удар, несколько человек упало убитых и раненых.
— Да здравствует Чили! Долой протектора! — закричал народ.
Раздался другой залп, потом третий. Земля в минуту была усыпана мертвыми и умирающими.
Мрачные Сердца не рассеялись, а напротив приготовились выдержать начинающуюся борьбу и отвечать выстрелами на выстрелы войска.
— Гм! — печально прошептал генерал. — Я взялся за неприятное поручение.
Однако ж, как солдат по характеру одаренный в высшей степени тем бесстрастным повиновением, которое отличает всех военных, он приготовился или победить, или храбро умереть на своем посту.
Глава XXXI
ИСПАНЕЦ И ИНДЕЕЦ
Не из боязни, как могут подумать, Бустаменте отлучился из Вальдивии в ту критическую минуту, когда один из его подчиненных с высоты ступеней ратуши так смело провозглашал его протектором перед остолбеневшей толпой. Бустаменте был один из тех искателей приключений, образцы которых часто встречаются в Америке; привыкшие ставить на карту свою жизнь, не боясь ничего на свете, эти люди жертвуют всем для того, чтобы достичь своих целей. Бустаменте надеялся, что с помощью войск, сосредоточенных им в этой отдаленной провинции, жители ее, захваченные врасплох, окажут лишь незначительное сопротивление. Он думал, что после этой первой победы, ему стоит только соединить свои войска с войском Антинагюэля, и тогда он легко овладеет провинцией Кончепчьйон, а оттуда явится в Сантьяго совершенно вовремя, чтобы предупредить всякое волнение со стороны жителей столицы и заставить их признать смену правительства, уже совершенную им в отдаленных провинциях республики.
В плане генерала не было недостатка в смелости и изобретательности; шансы на успех были велики. К несчастью для Бустаменте, Мрачные Сердца, осведомители которых находились всюду, узнали об этом плане и воспрепятствовали его осуществлению, воспользовавшись случаем, который враг их сам доставил им.
Мы видели, как началась борьба в Вальдивии между двумя партиями. Генерал, еще не знавший что случилось, был совершенно уверен в успехе. Оставшись один в своей палатке с Антинагюэлем, он опустил за собой закрывавший ее полог и пригласил токи садиться.
— Садитесь, вождь, — сказал он, — и поговорим.
— Я готов к услугам моего белого отца, — отвечал индеец, кланяясь.
Бустаменте внимательно рассматривал человека, находившегося перед ним, и старался прочесть на его лице различные чувства, волновавшие его; но черты индейца были неподвижны: на них не отражалось ничего.
— Будем говорить откровенно и честно, как друзья, — сказал Бустаменте.
Антинагюэль наклонил голову в знак согласия. Бустаменте продолжал:
— В эту минуту народ Вальдивии провозглашает меня протектором новой конфедерации, составленной из всех штатов.
— Хорошо! — сказал вождь, кротко качая головой. — Отец мой в этом уверен?
— Конечно; чилийцы утомились от постоянных волнений, возмущающих край; они принудили меня взять на себя тяжелую ношу; но я обязан служить моей стране и не обману надежды, которую мои соотечественники возлагают на меня.
Эти слова были произнесены тоном лицемерного самоотвержения, которое нисколько не обмануло индейца. Улыбка скользнула по губам вождя; Бустаменте сделал вид, что не заметил этого.
— Короче, — продолжал он, оставив доверительный тон, которым говорил до сих пор, и принимая тон сухой и отрывистый, — готовы ли вы выполнить ваши обещания?
— Почему бы нет? — отвечал арокан.
— Так вы пойдете со мною и будете содействовать успеху моего предприятия?
— Пусть отец мой приказывает, я буду повиноваться.
Эта сговорчивость вождя не понравилась Бустаменте.
— Кончим, — продолжал он с гневом, — я не имею времени бороться в хитрости с вами и следовать за вами во всех ваших индейских вывертах.
— Я не понимаю моего отца, — бесстрастно отвечал Антинагюэль.