Этот парламентер был сам дон Тадео.
— Зачем вы пришли сюда? — резко спросил его генерал.
— Предложить вам хорошие условия, если вы захотите сдаться, — отвечал дон Тадео твердым голосом.
— Сдаться! — вскричал генерал насмешливым тоном. — Вы с ума сошли, сеньор!
Он обернулся тогда к солдатам, которые привели парламентера, и сказал:
— Снимите повязку с глаз этого господина… Повязка была снята.
— Видите, — гордо продолжал генерал, — похожи ли мы на людей, просящих помилования?
— Нет, генерал, вы твердый солдат, и войско ваше храбро; вы не просите у нас помилования; мы сами предлагаем вам положить оружие и прекратить эту братоубийственную битву, — благородно возразил дон Тадео.
— Кто вы такой? — спросил генерал, пораженный тоном человека, говорившего с ними.
— Я дон Тадео де Леон, которого ваш начальник велел расстрелять.
— Вы? — закричал генерал. — Вы здесь?
— Да! У меня есть еще и другое имя.
— Жду, чтобы вы мне его сказали.
— Меня зовут Король Мрака.
— Вождь Мрачных Сердец, — прошептал генерал, взглянув на дона Тадео с тревожным любопытством.
— Да, генерал, я вождь Мрачных Сердец, но это еще не все.
— Объяснитесь, сеньор, — спросил генерал, не знавший уже как себя держать перед страшным человеком, который говорил с ним.
— Я вождь тех, которые взялись за оружие для того, чтобы защищать законы, которые вы нарушили таким недостойным образом.
— Сеньор! — сказал генерал. — Ваши слова…
— Строги, но справедливы, — перебил дон Тадео, — спросите ваше благородное солдатское сердце, генерал, потом отвечайте, на чьей стороне право.
— Я не адвокат, сеньор, — отвечал дон Тибурчио с нетерпением, — вы сами сказали, что я солдат и следовательно должен, не рассуждая, повиноваться приказаниям, которые получаю от моих начальников.
— Не будем терять времени на напрасные слова, сеньор; хотите вы положить оружие, да или нет?
— По какому праву делаете вы мне подобное предложение? — сказал генерал, гордость которого возмущалась тем, что он должен вести переговоры не с военным.
— Я мог бы вам отвечать на это, — сухо возразил дон Тадео, — что действую так по праву сильного, что вы, конечно, знаете так же хорошо, как и я; кроме того, я мог бы сказать вам, что вы сражаетесь за проигранное дело и продолжаете без пользы безумную борьбу, но, — прибавил он грустно, — я предпочитаю обратиться к вашему сердцу и сказать вам: зачем резаться соотечественникам, братьям, зачем долее проливать драгоценную кровь? Объявите мне ваши условия, генерал, и поверьте, чтобы спасти вашу солдатскую честь, эту честь, которая принадлежит также и нам, потому что в войске, против которого мы сражаемся, находятся наши родные и друзья, мы согласимся на такие условия, какие вы сами предложите.
Генерал растрогался; этот благородный язык нашел отголосок в его сердце; он склонил голову и размышлял несколько минут, потом отвечал:
— Поверьте, что мне тяжело отвечать не так, как я бы хотел, на то, что вы удостоили сказать мне, но у меня есть начальник выше меня.
— В свою очередь объяснитесь, — сказал дон Тадео.
— Я поклялся дону Панчо Бустаменте защищать его дело до самой смерти. Итак, пока дон Панчо Бустаменте не убит и не в плену, в каковых случаях я буду считать себя разрешенным от данной мною клятвы, я буду сражаться до самой смерти.
— И это единственная причина, останавливающая вас, генерал?
— Единственная.
— Если же генерал Бустаменте убит или в плену, вы сдадитесь?
— Сию же минуту, повторяю вам.
— Ну! — продолжал дон Тадео, протянув руку по направлению той баррикады, через которую он пришел, — так взгляните сюда, генерал.
Дон Тибурчио последовал глазами по указанному направлению и вскрикнул от удивления и горести. Генерал дон Панчо Бустаменте появился наверху баррикады с обнаженной головой; два вооруженных человека наблюдали за всеми его движениями.
— Вы видели? — спросил дон Тадео.
— Да, — грустно отвечал генерал, — мы все сдаемся. И он хотел сломать свою шпагу.
Дон Тадео остановил его, взял шпагу и тотчас же отдал ее назад.
— Генерал, — сказал он, — сохраните это оружие; оно послужит вам против врагов нашей милой отчизны.
Генерал не отвечал, он молча пожал руку, протянутую ему Королем Мрака, и, отвернувшись скрыть волнение, теснившее ему грудь, отер слезу, упавшую на его седые усы.