Глава XXXVIII
ДВА МОШЕННИКА
Город был спокоен. Битва кончилась, или лучше сказать, переворот совершился. Солдаты, сложив оружие, оставили Вальдивию, которая находилась совершенно во власти Мрачных Сердец. Король Мрака дал приказание, чтобы баррикады были уничтожены и чтобы следы битвы, покрывшей кровью город, исчезли как можно скорее.
Единственно силою совершившихся событий, дон Тадео очутился главным начальником провинции с диктаторской властью.
— Ну? — спросил он Валентина. — Что вы думаете о тех событиях, которые совершились перед вашими глазами?
— Я думаю, — отвечал парижанин с бесцеремонностью, отличавшей его, — что надо приехать в Америку для того, чтобы видеть, что людей ловят на удочку как окуней.
Дон Тадео не мог удержаться от улыбки.
— Не оставляйте меня, — сказал он Валентину, — еще не все кончено.
— Я очень рад. Но как вы думаете, не должно ли наше продолжительное отсутствие беспокоить наших друзей?
— Неужели вы думаете, что я забыл о них? Нет, нет, друг мой, через час вы будете свободны. Пойдемте со мною, я вам покажу лица, которым наша победа придала выражение совсем не похожее на то, которое бывало у них обыкновенно.
— Это будет любопытно, — сказал Валентин, смеясь.
— Да любопытно, или отвратительно, если хотите, — отвечал дон Тадео, задумавшись.
— Гм! Человек еще не вполне совершен, — философски заметил Валентин.
— К счастью, тогда он был бы гнусен, — возразил дон Тадео.
Они вошли в ратушу, ворота которой охранял отряд Мрачных Сердец. Обширные залы ее были загромождены толпой, которая пришла поклониться восходящему солнцу, то есть представить зрелище своей низости счастливому человеку, которого она, без сомнения, закидала бы каменьями, если бы успех не увенчал его смелость.
Дон Тадео прошел сквозь ряды просителей без чести и без стыда, обладающих только одним дарованием — сгибать спину так, что казалось бы невозможным для спинного хребта человека, как бы ни был он гибок.
Валентин, шаг за шагом следовавший за своим другом, притворялся будто принимает на свой счет поклоны, расточаемые дону Тадео, и кланялся направо и налево с непоколебимым хладнокровием и самоуверенностью. Медленно продвигаясь в толпе, все прибывавшей, дон Тадео и Валентин достигли наконец уединенной залы, в которой находилось только два человека.
Эти два человека были дон Тибурчио Корнейо и сенатор дон Рамон Сандиас, физиономия этих двух человек составляла поразительный контраст.
Генерал с печальным лицом, с нахмуренными бровями, задумчиво ходил по зале, между тем как сенатор, небрежно развалившись на креслах, с улыбкой на губах, с сияющим лицом, положив одну ногу на другую, обмахивался тонким батистовым платком.
При виде дона Тадео генерал быстро подошел к нему, сенатор выпрямился на кресле, принял строгий вид и ждал.
— Два слова, сеньор, — сказал генерал шепотом.
— Говорите, генерал, — отвечал дон Тадео, — я совершенно к вашим услугам.
— Я желаю задать вам несколько вопросов.
— Поверьте, что если я могу вам отвечать, генерал, я не замедлю удовлетворить ваше желание.
— Я в этом убежден, потому-то и беру смелость обратиться к вам.
— Я вас слушаю.
Генерал колебался с минуту. Наконец он решился.
— Боже мой, — сказал он, — я старый солдат, ничего не понимаю в политике; у меня был друг, почти брат, меня пожирает смертельное беспокойство о нем.
— Кто же этот друг?
— Генерал Бустаменте, вы понимаете, — прибавил он с живостью, — мы были вместе солдатами; я знаю его тридцать лет и желал бы…
Он остановился и взглянул на дона Тадео.
— Вы желали бы чего? — бесстрастно повторил дон Тадео.
— Узнать предназначенную для него участь. Дон Тадео бросил печальный взгляд на генерала.
— К чему? — прошептал он.
— Прошу вас.
— Вы требуете?
— Да.
— Генерал Бустаменте великий преступник; он хотел изменить форму правления, вопреки законам, которые он бесстыдно растоптал ногами.
— Это правда, — сказал дон Тибурчио, лицо которого покрылось внезапной краской.
— Бустаменте был неумолим во время своей слишком продолжительной карьеры, а вы конечно знаете, что тот, кто сеет ветер, может пожать только бурю.
— Итак?
— Закон будет неумолим к нему, как он был неумолим к другим.
— То есть?
— То есть он вероятно будет приговорен к смертной казни.
— Увы! Я этого ожидал, но когда же будет произнесен этот приговор?
— Дня через два; комиссия, которая должна судить его, будет собрана сегодня же.