— Мы идем поднять тела жертв, которых вы поразили и помолиться за них, — отвечал монах, шедший впереди.
— Кто вы? — сухо возразил генерал.
— Я архиепископ сантьягский, примас Чили, облеченный папой властью связывать и разрешать на земле! — отвечал монах твердым голосом, сбрасывая капюшон с головы.
В Испанской Америке духовенство пользуется могущественной властью. Никто, какое бы высокое место не занимал он, не пытается бороться против него; он знает заранее, что будет побежден. Бустаменте нахмурился, но был вынужден отступить.
— Ваше высокопреосвященство, — сказал он поклонившись, — извините меня. В эти времена смуты и междоусобных раздоров, часто невольно путаешь друзей с врагами; я не знал, что ваше высокопреосвященство желаете помолиться за казненных и сами удостаиваете исполнить это. Я удаляюсь.
Во время этой сцены, незнакомцы укрывались за столбами фонтана. Благодаря темноте, Бустаменте их не видел. Как только солдаты исчезли, по знаку архиепископа, монахи отнесли убитых в собор.
— Берегитесь этого человека, — прошептал один из незнакомцев на ухо архиепископу, — удаляясь, он бросил на вас взгляд тигра.
— Брат, — просто отвечал священнослужитель, — я готов принять мученический венец.
Служба началась. По окончании ее патриоты удалились, с жаром поблагодарив архиепископа за его благородное поведение по отношению к их умершим братьям. Едва сделали они несколько шагов по узкой лестнице, обставленной жалкими лачугами, два человека вдруг поднялись из-за опрокинутой телеги, которая скрывала их, и подошли к ним, говоря тихим голосом:
— Отечество!
— Мщение! — отвечал один из незнакомцев. — Подойдите!
Те подошли.
— Ну? — спросил один из незнакомцев, который, казалось, был начальником. — Что вы узнали?
— Все, что только можно было узнать…
— В какое место отнесли дона Тадео?
— К Красавице.
— К его жене! К любовнице Бустаменте! — с живостью сказал начальник. — О боже, он погиб: она смертельно его ненавидит. Неужели мы позволим убить его, не постаравшись спасти?
— Это было бы низостью! — вскричали все с энергией.
— Но как попасть в дом?
— Ничего нет легче; стены сада очень низки.
— В таком случае, пойдемте скорее… нельзя терять ни минуты!..
Не говоря больше ни слова, незнакомцы побежали к дому донны Марии.
Как мы сказали, этот дом находился в предместьи Канадилла, самом красивом в Сантьяго. Окна, выходившие на улицу, были герметически закрыты и не пропускали ни малейшего луча света; не слышно было никакого шума; дом казался совершенно пустым. Незнакомцы молча обошли вокруг дома и, воткнув свои кинжалы в щели стен, с их помощью перелезли в сад. Там, осмотревшись с минуту, они пошли по направлению бледных лучей света, слабо мерцающего в одном из окон. Они были уже в нескольких шагах от этого окна, когда шум борьбы долетел до них; раздался ужасный крик, смешанный с грохотом разбиваемой мебели и с гневными проклятиями. Незнакомцы, закрыв себе лица черными бархатными масками, выбили окно, которое разлетелось вдребезги и вскочили в гостиную, как нельзя более кстати.
Дон Тадео табуретом раздробил череп одному из разбойников, который тяжело хрипел, растянувшись на полу; но зато другой опрокинул на пол изнеможенного от потери крови дворянина, уперся коленом ему в грудь и поднял кинжал, чтобы пронзить его. В эту самую минуту один из незнакомцев выстрелил в голову злодею, и он упал умирать возле своего сообщника, который испускал уже последний вздох.
Дон Тадео проворно приподнялся.
— О! — сказал он. — Я думал, что погиб! Благодарю, — прибавил он, обращаясь к людям в масках, — благодарю за вашу помощь! Еще минута, и меня не было бы на свете! Красавица действует быстро!
Между тем, донна Мария, с чертами, обезображенными бешенством, со сжатыми губами, оставалась неподвижна, пораженная внезапным появлением незнакомцев, которые в несколько секунд лишили ее возможности отомстить; тогда как на этот раз она считала свое мщение верным.
— Не печпльтесь! — сказал ей дон Тадео насмешливым тоном. — Партия отложена только на время, и ваше плодовитое воображение, без сомнения, скоро доставит вам средство отыграться!
— Надеюсь! — сказала она с сардонической улыбкой.
— Схватите эту женщину, — вскричал вождь незнакомцев, — завяжите ей рот и привяжите ее покрепче к этому дивану.
— Меня! Меня! — вскричала донна Мария в пароксизме гнева. — Знаете ли вы, кто я?
— Как нельзя лучше! — отвечал сухо незнакомец. — Для честных людей вы женщина без имени. Развратники назвали вас Красавицей и генерал Бустаменте ваш любовник. Вы видите, что мы знаем вас хорошо!
— Берегитесь, господа! Меня нельзя оскорблять безнаказанно.
— Мы вас не оскорбляем, — возразил бесстрастный незнакомец, — мы только хотим на время поставить вас в невозможность вредить; а через несколько дней, — прибавил он, — мы будем вас судить.
— Судить меня!.. Меня!.. Но кто же вы, скрывающие свои лица? Кто вы, осмеливающиеся говорить со мною таким образом?
— Кто мы? Узнайте!.. Мы Мрачные Сердца!
При этих словах судорожный трепет пробежал по телу донны Марии; она отскочила к стене в глубоком ужасе и вскричала задыхающимся голосом:
— О! Боже мой!.. Боже мой!.. Я погибла!
И упала в обморок.
По знаку вождя, один из незнакомцев крепко связал руки донны Марии, заткнул ей рот и привязал ее к дивану. Потом, взяв с собой дона Тадео, незваные гости вышли, как пришли, не заботясь о двух злодеях, лежащих на полу.
Уходя, вождь пригвоздил к столу своим кинжалом пергаментный лист, на котором были написаны слова:
«Изменник Панчо Бустаменте призывается к суду через девяносто три дня!
Мрачные Сердца!»
Глава IX
НА УЛИЦЕ
Выйдя из дома, Мрачные Сердца разошлись по разным направлениям. Как только они исчезли за углами самых близких улиц, вождь подошел к дону Тадео. Тот, едва оправившийся от стольких волнений, испытанных им в последнее время одно за одним, ослабев от потери крови и от чрезмерных усилий, к каким принудила его последняя борьба, бледный и полубесчувственный, стоял, прислонившись к стене дома, из которого только что вышел и в котором был так близок к смерти.
Незнакомец несколько минут смотрел на него с глубоким вниманием, потом положил руку на его плечо. При этом внезапном прикосновении, дон Тадео вздрогнул как будто почувствовал удар электрического тока.
— Как? — сказал незнакомец тоном упрека. — Едва вступили вы в борьбу и уже отчаиваетесь, дон Тадео?
Раненый печально покачал головой.
— Вы ли это? — продолжал незнакомец. — Я помню, в самые ужасные моменты междоусобной брани, в самых критических обстоятельствах вы оставались тверды, а теперь бледны и унылы, не верите настоящему, не надеетесь на будущее, не имеете ни силы, ни мужества перед пустыми угрозами женщины!
— Эта женщина, — отвечал дон Тадео глухо, — всегда была моим злым гением… Это демон!
— Так что ж! — энергически вскричал незнакомец. — Если бы даже эта женщина и успела снова опутать вас теми гнусными сетями, которые она привыкла расставлять, человек возвеличивается в борьбе! Забудьте эту бессильную ненависть, которая не может вас настигнуть; помните, кто вы, и возвысьтесь до высоты возложенного на вас поручения!
— Что хотите вы сказать?
— Разве вы меня не понимаете? Неужели вы думаете, что господь, чудом избавивший вас от смерти в эту ночь, не готовит для вас великую миссию?.. Брат! — прибавил он повелительно. — Жизнь, возвращенная вам, вам уже не принадлежит… Она принадлежит отечеству!
Наступила минута молчания. Дон Тадео, казалось, был в глубоком отчаянии. Наконец он взглянул на незнакомца и сказал ему с горькой безнадежностью:
— Что делать? Бог мне свидетель, что более всего на свете я желаю видеть счастливой мою родину. Но в двадцать лет нашей борьбы, мы ничего не могли сделать. Вы знаете по опыту, что из невольников нельзя вдруг сделать граждан. Много еще поколений сменят друг друга в этой несчастной стране, прежде чем ее обитатели будут способны составить из себя народ!