— Очень хорошо! Скажите им, что я приехал и что сейчас же буду готов к их услугам.
Управляющий пошел в дом. Дон Тадео, казалось, хорошо знавший это место, также исчез, унеся на руках бесчувственную девушку. Французы остались одни с доном Грегорио, который подошел к ним.
— Теперь, когда, по нашему мнению, вы находитесь в безопасности, — сказал ему Валентин, — нам остается только проститься с вами.
— Нет! — вскричал дон Грегорио. — Случай не так часто доставляет нам таких надежных друзей, чтобы мы не старались удержать их. Останьтесь здесь! Наше знакомство не должно ограничиться этим.
— Если наше содействие может еще быть вам полезно, — с благородством сказал граф, — мы к вашим услугам.
— Благодарю! — отвечал дон Грегорио взволнованным голосом и с жаром пожимая братьям руки. — Я никогда не забуду, что обязан вам жизнью своей и моего друга. Чем могу я быть вам полезен?
— Ни в чем или во всем, смотря по обстоятельствам! — отвечал Валентин смеясь.
— Объяснитесь, — сказал дон Грегорио.
— Вы понимаете: мы иностранцы.
Дон Грегорио внимательно посмотрел на молодых людей и спросил:
— Когда вы приехали?
— Сию минуту. Вы первые, с кем мы имели дело.
— Хорошо! — медленно сказал дон Грегорио. — Я вам уже говорил, что готов быть вам полезным.
— Мы искренно благодарим вас, хотя думаем, что никогда не будем иметь нужды напоминать вам об этом предложении.
— Я понимаю вашу деликатность; но такая услуга как та, которую вы оказали моему другу и мне, связывает вечно. Не заботьтесь о вашей будущности… она устроена…
— Извините! Извините! — возразил Валентин. — Мы совсем не понимаем друг друга; вы ошибаетесь на наш счет; мы не из таких людей, которые берут плату за то, что поступили по внушению своего сердца; вы ничего нам не должны.
— Я не намерен платить вам, господа; я хочу только предложить вам разделить со мной удачи и неудачи, словом, я предлагаю вам быть вашим братом.
— В этом смысле мы принимаем ваше предложение, — отвечал Луи, — и сумеем выказать себя достойными такой драгоценной милости.
— Не сомневаюсь в этом; только не обманитесь в смысле моих слов; жизнь, которую я веду, исполнена опасности.
— Я думаю! — сказал Валентин смеясь. — Сцена, при которой мы присутствовали и которой развязку, может быть, немножко ускорили, заставляет нас предполагать, что ваша жизнь не из самых спокойных.
— То, что вы видели, еще ничего. Вы не знаете здесь никого?
— Никого.
— И не имеете вовсе политических мнений?
— С точки зрения чилийской, решительно никаких.
— Браво! — вскричал дон Грегорио с восторгом. — Пожмите мою руку; мы связаны на жизнь и на смерть!
Трое мужчин обменялись дружеским пожатием рук; дон Грегорио велел управителю отвести гостей в комнату, где все уже было приготовлено для их приема.
— Спокойной ночи и до завтра! — сказал он, оставляя их.
— Ну! — сказал Валентин, потирая себе руки. — Начинается! Скучать нам по-моему не придется.
— Гм! — отвечал Луи с некоторым беспокойством. — Замешаться в политику, Бог знает какую!..
— Что ж такого? — возразил Валентин. — Чего ты боишься? Вспомни, любезный друг, что в мутной воде и ловят рыбу.
— В таком случае, — отвечал Луи, смеясь, — если меня не обманывает интуиция, улов будет немалый.
— Надеюсь, — сказал Валентин, пожелав доброй ночи управляющему, который ушел, низко поклонившись.
Комната, в которой находились молодые люди, была выбелена и вся мебель ее заключалась в кровати, массивном столе и четырех стульях, обитых кожей. В углу этой комнаты зеленая восковая свеча горела перед эстампом с изображением Мадонны.
— Кажется, чилийцы не слишком-то любят комфорт, — заметил Луи, осматриваясь кругом.
— Ба! — отвечал Валентин. — Мы имеем все, что нам нужно. Когда устанешь, спишь хорошо везде. Эта комната все-таки лучше бивуака, который предстоял нам.
— Ты прав. Давай спать, завтра может быть трудный день.
Через четверть часа молодые люди крепко спали. В то время, как французы вошли в дом за управляющим, дон Тадео вышел оттуда в другую дверь.
— Ну? — спросил дон Грегорио.
— Она отдыхает, — отвечал дон Тадео. — Страх прошел; радость, которую она почувствовала, узнав меня — ведь она считала меня мертвым — была для нее спасительна.
— Тем лучше! Стало быть, с этой стороны мы можем быть спокойны.
— Совершенно.
— Чувствуете ли вы в себе довольно силы присутствовать при важной встрече?
— Разве это необходимо?
— Мне хотелось бы, чтобы вы узнали, какие известия принесет мне один из наших лазутчиков.
— Вы поступаете неосторожно, — заметил дон Тадео, — принимая такого человека в своем доме!
— О! Не бойтесь ничего! Он давно мне известен. Притом, бедняга не знает, у кого он; его привели сюда с завязанными глазами двое из наших братьев. Впрочем, мы будем в масках.
— Ну! Если вы желаете, я буду с вами.
Друзья, закрыв лица черными бархатными масками, вошли в комнату, где находились ожидавшие их. Эта комната служила столовой и была довольно большая; в ней находился грубо сколоченный стол, на нем стояли два подсвечника, в которых горели сальные свечи, проливавшие тусклый свет, не позволявший различать предметы в полумраке.
Трое человек, в пестрых плащах и в шляпах с широкими полями, надвинутых на глаза, курили, греясь вокруг медной жаровни. При входе вождей Мрачных Сердец, люди эти встали.
— Зачем не подождали вы, дон Педро, — спросил дон Тадео, тотчас узнавший лазутчика, — завтрашнего собрания в Куинта-Верде? Вы там могли бы сообщить совету собранные вами сведения.
Человек, которого называли дон Педро, почтительно поклонился. Это был мужчина лет тридцати пяти, высокого роста. Лицо его, узкое и длинное выражало хитрость и лукавство.
— То, что я имею сказать, не касается непосредственно Мрачных Сердец, — сказал он.
— Так какое же нам дело до этого? — перебил дон Грегорио.
— Но это очень интересно для вождей и особенно для Короля Мрака.
— Объяснитесь, — сказал дон Тадео, делая шаг вперед.
Дон Педро украдкой бросил на него внимательный взгляд, как будто надеясь сквозь маску рассмотреть его черты.
— То, что я вам скажу, должно интересовать вас, — отвечал он, — но предоставляю вам самим судить, важно ли мое известие. Генерал дон Панчо Бустаменте будет завтра присутствовать на вашем собрании.
— Вы знаете это наверно? — воскликнули оба вождя с удивлением, очень похожим на недоверие.
— Я сам его уговорил.
— Вы?
— Я!
— Разве вы не знаете, — с горячностью вскричал дон Тадео, — каким образом наказываем мы изменников?
— Я не изменник, потому что, напротив, предаю в ваши руки самого неумолимого вашего врага.
Дон Тадео бросил на шпиона подозрительный взгляд.
— Итак, Бустаменте не знает?..
— Ничего.
— С какою же целью хочет он попасть к нам?
— Неужели вы не угадываете? С целью узнать ваши тайны.
— Но он рискует своей головой.
— Почему? Всякий адепт должен быть представлен тем человеком, который его знает. Никто не должен видеть его лица. Вот я и представлю его, — прибавил он с улыбкой, имевшей странное выражение.
— Справедливо. Но если он разоблачит вашу измену?
— У меня будут большие неприятности; но, я уверен, он не будет подозревать.
— Почему же? — спросил дон Грегорио.
— Потому, — отвечал шпион, — что я уже десять лет служу генералу.
Наступило молчание.
— На этот раз вы получите не десять, а двадцать унций, — сказал дон Грегорио после довольно продолжительного молчания. — Продолжайте оставаться нам верным.
И он подал шпиону тяжелый кошелек. Тот схватил его и проворно спрятал в карман.
— Вам не в чем будет упрекнуть меня, — отвечал он, кланяясь.
— Ну что ж! — отвечал дон Тадео, с трудом удержавшись от жеста отвращения. — Помните, что мы будем безжалостны!
— Знаю!
— Прощайте!
— До завтра!
Люди, которые привели шпиона и во время этого разговора оставались неподвижны, подошли к нему по знаку дона Грегорио, снова завязали ему глаза и увели.