Новые лица, в числе которых находились Валентин Гиллуа и его друг, въехали в селение. Привлеченные любопытством, они приблизились к толпе, стоявшей перед трупом. Французы ничего не понимали в этой сцене, но когда проводник их объяснил им ее вкратце, они стали наблюдать с величайшим интересом за различными движениями дикарей.
— Ну, — продолжал ульмен через минуту, — разве отец мой не знает имени человека, от которого мы должны потребовать отчета в убийстве?
— Знаю, — отвечал колдун мрачным голосом.
— Так зачем же он хранит молчание, когда труп вопиет о мщении?
— Оттого, — отвечал колдун, смотря на этот раз прямо в лицо только что приехавшему вождю, — что есть могущественные люди, которые насмехаются над человеческим правосудием.
Глаза толпы тотчас обратились на того, на которого колдун по-видимому указывал косвенно.
— Виновный, — вскричал громко ульмен, — какого бы ни было его звание, не избавится от моего справедливого мщения; говори без опасения; клянусь тебе, что тот, чье имя ты произнесешь, будет убит.
Колдун выпрямился, медленно поднял руку и, посреди всеобщего молчания, указал пальцем на вождя, который предложил так дружески гостеприимство иностранцам.
— Исполни же свою клятву, ульмен, — сказал он громким голосом, — вот убийца твоего отца! Трангуаль Ланек — Глубокий Овраг — посредством порчи умертвил его.
Сказав это, колдун закрыл себе лицо, как будто был угнетаем горестью сделанного им указания. При страшных словах его совершенное безмолвие воцарилось в народе. Трангуаль Ланек был последний, кого осмелились бы подозревать; он был любим и уважаем всеми за свое мужество, чистосердечие и великодушие.
Когда прошла первая минута удивления, в толпе сделалось большое движение; каждый спешил отодвинуться от мнимого убийцы, который остался один, лицом к лицу с тем, в чьей смерти его обвиняли. Трангуаль Ланек однако ж был по-прежнему бесстрастен; презрительная улыбка скользнула по губам его; он сошел с лошади и ждал. Ульмен медленно подошел к нему и сказал печальным голосом:
— Зачем ты убил моего отца, Трангуаль Ланек? Он тебя любил, а я разве не был твоим другом?
— Я не убивал твоего отца, Курумилла — Черное Золото, — отвечал вождь тоном чистосердечия, который убедил бы каждого, предубежденного менее, чем тот, к которому он обращался.
— Это сказал колдун.
— Он лжет.
— Нет, колдун не может лгать; он вдохновлен Пиллианом; ты, твоя жена и твои дети умрете… так предписывает закон.
Не удостаивая ответом, Трангуаль Ланек бросил оружие и стал возле кровавого столба, врытого перед той хижиной, в которой заключается священный кумир.
Толпа тотчас образовала круг, центром которого сделался столб. Жена и дети мнимого преступника были приведены. Немедленно начали делать приготовления к казни, так как похороны убитого не могли быть совершены прежде казни убийцы. Колдун торжествовал. Единственный человек, несколько раз осмеливавшийся восставать против его плутней, длжен был умереть, и он делался отныне неограниченным властелином племени.
По знаку Курумиллы, два индейца схватили Трангуаль Ланека и, несмотря на слезы и рыдания его жены и детей, начали привязывать несчастного к столбу.
Французы присутствовали при этом ужасном зрелище. Луи был возмущен лукавством колдуна и легковерием индейцев.
— О! — сказал он своему другу. — Мы не должны допускать этого убийства.
— Гм! — прошептал Валентин, крутя свои белокурые усы и осматриваясь вокруг. — Они многочисленны.
— Так что ж теперь, — возразил Луи с жаром, — я не хочу быть свидетелем подобного беззакония… и если бы мне пришлось погибнуть, я все-таки намерен постараться спасти этого несчастного, который так чистосердечно предложил нам свою дружбу.
— Дело в том, — сказал Валентин задумчиво, — что Трангуаль Ланек, как они его называют, честный человек, к которому я чувствую сильную симпатию; но что можем мы сделать?
— Броситься между ним и его врагами, — вскричал Луи, схватив пистолеты, — мы все-таки убьем каждый пять или шесть человек.
— Да, а другие убьют нас и мы все-таки не успеем спасти того, для которого принесем себя в жертву. Нет, это плохое средство, придумаем другое…
— Поспешим, казнь начинается. Валентин ударил себя по лбу.
— А! — сказал он вдруг с плутовской улыбкой. — Я придумал славную штуку… предоставь все дело мне; мое прежнее ремесло фигляра, кажется, поможет нам; но ради Бога, обещай мне оставаться спокойным.
— Клянусь, если ты его спасешь.
— Будь спокоен — нашла коса на камень; я докажу этим дикарям, что я похитрее их.
Валентин пришпорил лошадь и въехал в середину круга.
— Остановитесь на минуту, — сказал он громким голосом.
При неожиданном появлении молодого француза, которого до сих пор никто из индейцев не замечал, они все обернулись и взглянули на него с удивлением. Луи, положив руку на свою шпагу, с беспокойством следил за движениями своего друга, готовый прийти к нему на помощь.
— Прекратим шутки, — продолжал Валентин, — мы не имеем времени забавляться; вы дураки и ваш колдун насмехается над вами. Как вы торопитесь! Ни с того ни с сего хотите убить человека! Но нет, я не позволю вам сделать глупость…
Подбоченившись, Валентин неустрашимо окинул взором все собрание. Индейцы, по своему обыкновению, выслушали эту странную речь совершенно бесстрастно, ни одним жестом не выказав своего удивления. Курумилла подошел к молодому человеку и холодно сказал ему:
— Пусть удалится мой бледный брат; он не знает законов пуэльчесов; этот человек осужден и должен умереть: его назначил колдун.
— Вы дураки, — сказал Валентин, пожимая плечами, — ваш колдун такой же колдун, как я окас; повторяю вам, что он насмехается над вами, и я вам это докажу, если хотите.
— Что говорит отец мой? — спросил Курумилла колдуна, который безмолвно и неподвижно стоял возле трупа.
Колдун улыбнулся презрительно.
— Когда же белые говорили правду? — отвечал он с насмешкой. — Пусть этот чужестранец докажет свои слова, если может.
— Хорошо! — возразил ульмен. — Бледнолицый может говорить.
— Несмотря на непоколебимую уверенность этого человека, — вскричал Валентин, — мне нетрудно доказать вам, что он обманщик.
— Мы ждем, — сказал Курумилла.
Индейцы приблизились с любопытством. Луи не понимал намерений своего друга; он угадывал, что какая-либо забавная идея пришла ему в голову, и с таким же нетерпением как и другие желал знать, как он выпутается из затруднения.
— Позвольте, — с уверенностью сказал колдун, — что сделают мои братья, если я докажу, что мое обвинение справедливо.
— Чужестранец умрет, — холодно сказал Курумилла.
— Я согласен, — смело отвечал Валентин.
Поставленный таким образом в необходимость объясниться, француз выпрямился, нахмурил брови и сказал громким голосом:
— И я также великий колдун!
Индейцы посмотрели на него с уважением. Ученость европейцев доказана между ними и они уважают ее бесспорно…
— Не Трангуаль Ланек убил вождя, — продолжал француз с уверенностью, — а сам колдун.
Трепет удивления и боязни пробежал по собранию.
— Я? — вскричал колдун с удивлением.
— И ты сам это знаешь, — отвечал Валентин, бросив на него взор, который заставил его задрожать.
— Чужестранец, — сказал Трангуаль Ланек, — напрасно хлопочете вы за меня; мои братья считают меня виновным, а потому я, хотя и невинен, но должен умереть.
— Велико ваше самоотвержение, но нелепо, — отвечал ему Валентин.
— Этот человек виновен, — подтвердил колдун.
— Кончим, — продолжал Трангуаль Ланек, — убейте меня.
— Что говорят мои братья? — обратился Курумилла к народу, тревожно толпившемуся вокруг него.
— Пусть бледнолицый колдун докажет истину своих слов, — повторили воины в один голос.