Глава XXIX
ПОХИЩЕНИЕ
В то время как между ароканами и чилийцами происходила описанная нами церемония, ужасное событие произошло на берегу реки, в лагере дона Тадео.
Опасаясь Красавицы и шпионов Бустаменте, дон Тадео с сожалением согласился взять с собой донну Розарио в долину на церемонию, хотя, с другой стороны, он был рад, что она не будет в Вальдивии в то время, как там готовились важные события.
Донна Розарио советовалась только со своей любовью, когда обратилась к опекуну с этой просьбой; одно желание увидеть того, кого она любила, побудило ее к этому. Так как дон Тадео вынужден был скрываться, то он, разумеется, никак не мог присутствовать на церемонии.
Как только слуги его раскинули палатки, он отвел французов в сторону. Тогда было около семи часов утра; долина была уже наполнена народом. Король Мрака бросил подозрительный взгляд на окрестности, но успокоенный уединением, царствовавшим вокруг него, решился наконец объясниться с молодыми людьми.
— С тех пор, как я имею честь знать вас, — начал он, — я ничего от вас не скрывал; вы знаете все мои тайны: ныне борьба, которой я отдал все силы вступила в решающую фазу. Я еду сию минуту обратно в Вальдивию: в этом городе будет нанесен, через несколько часов, первый удар; борьба будет ужасна. Я не хотел бы подвергать опасности молодую девушку, которую вы знаете и которой вы уже спасли жизнь; я вверяю ее одному из вас, а другой поедет со мной в Вальдивию. Если в борьбе со мною случится несчастье, я вручу ему бумагу, из которой вы оба узнаете мои намерения относительно этого бедного ребенка, который для меня дороже всего на свете и с которым я расстаюсь с безмерной печалью. Кто из вас, господа, соглашается на время моего отсутствия взять на себя обязанность защищать донну Розарио?
— Поезжайте спокойно, дон Тадео, куда призывает вас долг, — отвечал Луи взволнованным голосом, — клянусь вам, что пока я жив никакая опасность, ни издалека, ни вблизи, не будет угрожать донне Розарио; добраться до нее могут только через мой труп.
— Благодарю вас, дон Луи, — отвечал Мрачное Сердце, тронутый выражением голоса француза, — верю вашему слову. Я знаю, что вы сдержите клятву, несмотря ни на что; впрочем, через несколько часов я надеюсь возвратиться, и притом здесь, по-видимому, ей нечего опасаться.
— Я буду осторожен, — просто отвечал молодой человек.
— Благодарю еще раз.
Дон Тадео оставил молодых людей и вошел в палатку донны Розарио. Она с живостью встала.
— Сядьте, умоляю вас, милое дитя, — сказал дон Тадео, — я должен сказать вам только два слова.
— Я вас слушаю, друг мой.
— Я пришел с вами проститься.
— Проститься, дон Тадео? — вскричала донна Розарио с испугом.
— О! Успокойтесь, трусиха, только на несколько часов.
— А! — произнесла донна Розарио с улыбкой удовольствия.
— Вообразите, здесь в окрестностях есть очень любопытный грот. Утром я имел неловкость сказать об этом несколько слов дону Валентину и этот демон француз, — прибавил дон Тадео с улыбкой, — непременно хочет, чтобы я свозил его туда; чтобы отвязаться от него, я должен был согласиться.
— И прекрасно сделали, — сказала молодая девушка с живостью, — мы очень обязаны этим двум французам, а просьба дона Валентина так ничтожна.
— Что я разумеется не мог ему отказать, — перебил дон Тадео, — итак, мы сейчас поедем, чтобы скорее возвратиться; не слишком скучайте во время нашего отсутствия, милое дитя.
— Постараюсь, — сказала донна Розарио с рассеянным видом.
— Впрочем, я оставляю вам дона Луи; вы будете разговаривать с ним и время пролетит быстро.
Молодая девушка покраснела.
— Возвращайтесь скорее, друг мой, — сказала она.
— Да, да, я возвращусь скоро… прощайте, милое дитя. Дон Тадео вышел из палатки и подошел к молодым людям.
— Прощайте, дон Луи, — сказал он, — едете вы со мной, дон Валентин?
— Еду ли? — отвечал, смеясь, парижанин. — А то как же! Да я был бы в отчаянии, если б не воспользовался вашим предложением. До свидания, Луи, — сказал Валентин, пожимая руку своему молочному брату и, наклонившись к его уху, он прибавил:
— Благодари небо; ты видишь, что оно покровительствует твоей любви.
Молодой человек отвечал только вздохом и уныло кивнул головой. Слуга индеец привел лошадей дона Тадео, его друга и француза. Трое всадников вскочили на лошадей, вонзили шпоры в их бока и скоро исчезли.
Луи вернулся в лагерь. Он был один с донной Розарио. Два индейские вождя пошли к капелле, чтобы, смешавшись с толпой, присутствовать при церемонии. Прислуга не замедлила последовать за ними.
Молодая девушка села на груду крашенных бараньих кож перед палаткой и стала смотреть, как облака, гонимые сильным ветром, быстро мчались по небу. Донна Розарио была очаровательная шестнадцатилетняя девушка, невысокая, тоненькая, хорошо сложенная и чрезвычайно миловидной наружности; ее малейшие движения имели неизъяснимую прелесть. Она была блондинка, ее волосы, длинные и шелковистые, имели цвет спелых колосьев; голубые глаз отличались тем меланхолически-задумчивым выражением, которое свойственно только ангелам и молодым девушкам, начинающим любить; нос с маленькой горбинкой и розовыми ноздрями, красивый рот, зубы ослепительной белизны, матово-белая кожа, чрезвычайно тонкая, окончательно делали из нее существо в высшей степени восхитительное.
Звук шагов молодого человека вывел ее из задумчивости: она обернула голову в ту сторону и посмотрела на Луи с неизъяснимой нежностью. Граф почтительно поклонился молодой девушке.
— Это я, — сказал он тихо.
— Я знала, что вы приехали, — отвечала донна Розарио. — О! Зачем вы вернулись?
— Не сердитесь, что я опять рядом; я хотел вам повиноваться, уехал, без надежды, увы, увидеть вас когда-нибудь; но судьба решила иначе.
Донна Розарио улыбнулась, опустив глаза.
— К несчастью, — продолжал граф, — вы осуждены несколько часов терпеть мое присутствие.
— Покоряюсь, — отвечала она, протянув ему руку. Молодой человек запечатлел пламенный поцелуй на ручке прелестной девушки.
— Итак, мы одни, — сказала она весело, отнимая свою руку.
— Боже мой, да, почти, — отвечал граф таким же тоном, — индейские вожди ушли к капелле, и это доставило нам свидание наедине.
— Наедине посреди десяти тысяч человек, — сказала донна Розарио, улыбаясь.
— Это лучше всего; каждый занимается своими делами, не думая о других, и мы можем говорить без опасения, что нам помешают.
— Да, — сказала донна Розарио задумчиво, — часто человек особенно одинок среди толпы.
— Разве сердце не обладает великой способностью уединяться, когда ему угодно, с самим собою?
— Разве иногда эта способность не делает нас несчастными?
— Может быть! — отвечал Луи со вздохом.
— Кстати, скажите мне, пожалуйста, — проговорила девушка, стараясь переменить разговор, который становился слишком серьезен, — как это случилось, что в то время, когда я видела вас в Париже, вы находились тогда, если я не ошибаюсь, в блестящем положении, а теперь я встречаю вас так далеко от вашей родины?..
— Увы! Моя история похожа на историю многих молодых людей и может уместиться в двух словах: слабохарактерность и неопытность.
— Да, это слишком справедливо; ваша история похожа на историю почти всех молодых людей и в Европе, и в Америке.
В эту минуту послышался сильный шум. Донна Розарио и граф разговаривали при входе в палатку; они стояли таким образом, что не могли видеть того, что происходило в долине.
— Что это? — спросила молодая девушка.
— Вероятно, до нас долетают отголоски торжества; угодно вам присутствовать при церемонии?
— К чему? Эти крики и этот шум меня пугают.
— Однако мне показалось, что вы просили дона Тадео…