3545. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
19 ноября 1901 г.
Печатается по автографу (ГБЛ). Впервые опубликовано: Письма к Книппер, стр. 149–150.
Ответ на письмо О. Л. Книппер от 15 ноября 1901 г.; Книппер ответила в ночь с 23 ноября на 24 (Переписка с Книппер, т. 2, стр. 67–68, 91–92).
Вчера получил ругательное письмо от дамы, купившей у нас Кучук-Кой… — Письмо от Перфильевой (см. примечание к предыдущему письму*).
…приходил актер-антрепренер, ставящий в Ялте «Трех сестер»… — И. А. Добровольцев. Гастроли его труппы русских драматических артистов начались в Ялте 16 ноября. «Ялтинский листок» (1901, № 165, 21 ноября), в отделе «Театр и музыка», так откликнулся на желание этой труппы ставить «Три сестры»: «Труппа не блещет талантами, а так называемая „обстановочная часть“ вовсе отсутствует <…> мы берем на себя смелость посоветовать г. Добровольцеву, пока еще есть время, снять „Трех сестер“ с репертуара и поспешить заменой этой пьесы другою, более по плечу своим товарищам. Пусть г. Добровольцев вспомнит свой дебют в этой пьесе в Симферополе <…> и удержится от покушений на автора „Трех сестер“. Напомним г. Добровольцеву, что писал г. рецензент „Салгира“ о „Трех сестрах“ „<…> Эта белиберда так нам представившаяся в позавчерашнем исполнении, именующаяся „Тремя сестрами“, собрала однако же, благодаря имени г. Чехова, почти полный театр, давший хороший сбор“. Если в столь оригинальном, выражаясь скромно, мнении рецензента „Салгира“ о пьесе одного из современных столпов русской литературы неповинна труппа г. Добровольцева, то все-таки, нам кажется, уже появления одной такой рецензии именно после исполнения ее труппою г. Добровольцева вполне достаточно, чтобы остановить ее от постановки „Трех сестер“ на жалкой сцене ялтинской курзала».
…становой спрашивал ~ где Горький. — В домовой книге Чехова (см. примечания к письму 3543*) указывалось, что М. Горький 19 ноября переехал в Олеиз, где снял дачу.
Толстого лечит Альтшуллер ~ говорил мне в телефон… — И. Н. Альтшуллер вспоминал: «Известно, с какой особенной любовью относился Чехов к Толстому. Во время серьезной болезни последнего зимой 1901/2 годов он страшно волновался и требовал, чтобы, возвращаясь из Гаспры, я хоть на минутку заезжал к нему, а если заехать нельзя, то хоть по телефону рассказал о состоянии больного. И Толстой платил ему таким же отношением и говорил о нем с необыкновенно теплым участием. А когда раза два Чехов приезжал со мною в Гаспру, Толстой все время оживленно с ним беседовал и не отпускал. Как-то на мой вопрос, что за книжка у него в руках, он ответил: „Я живу и наслаждаюсь Чеховым; как он умеет все заметить и запомнить, удивительно; а некоторые вещи глубоки и содержательны; замечательно, что он никому не подражает и идет своей дорогой; а какой лаконический язык“. Но и тут не забыл прибавить: „А пьесы его никуда не годятся, и „Трех сестер“ я не мог дочитать до конца“» (Чехов в воспоминаниях, стр. 595–596).
3546. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
21 ноября 1901 г.
Печатается по автографу (ГБЛ). Впервые опубликовано: Письма к Книппер, стр. 151–152.
Ответ на письма О. Л. Книппер от 16 и 17 ноября 1901 г. (Переписка с Книппер, т. 2, стр. 71–72, 74–75).
…не сердись, что пишу тебе не каждый день. — «Вчера не было письма от тебя, сегодня тоже еще нет. Что сие значит? — спрашивала Книппер 16 ноября. — Ты говоришь, что письма ко мне тебя не удовлетворяют, но ты не увлекайся и все-таки пиши, хоть и не хочется, а то я буду беспокоиться».
…с утра явился Лазаревский ~ когда его унесет нелегкая. — Об одном таком посещении Б. А. Лазаревского И. Н. Альтшуллер вспоминал: «Раз поздно ночью раздается телефонный звонок. Голос Чехова. Я встревожился.
— Что случилось?
— Плохо, батенька, опять касторку только что пришлось принять.
— А что?
— Да ведь NN же опять весь день просидел.
Дело касалось молодого писателя, жившего вне Ялты, но часто навещавшего Антона Павловича. Этого же писателя я застал, заехав как-то случайно днем. Он оживленно что-то рассказывал, а Чехов сидел за письменным столом мрачнее тучи, с закрытыми глазами, без пенсне.
— Антон Павлович, а можно спросить, длинную Вы теперь вещь пишете?
— Листа два.
— Вот и мой рассказ тоже, должно быть, листа в два с половиной будет.
Одев пенсне, Чехов вдруг обращается ко мне:
— А знаете, доктор, здешняя касторка куда хуже келлеровской, сравнить нельзя. — Когда через несколько минут позвали к обеду, он любезно предложил посетителю спуститься вниз, пообедать с матерью и передать, что он сейчас есть не хочет, а, может быть, будет позже. Когда гость ушел, он забегал по кабинету и полушутя, полусерьезно сказал:
— Вот вам и усиленное питание… И пообедать не имею возможности» (Чехов в воспоминаниях, стр. 593).
Ты хочешь приехать на Рождестве? — 17 ноября Книппер писала: «Если перед закрытием спектаклей последние два или 3 могли бы идти без меня, то я удрала бы так, чтобы 25-го дек<абря> быть в Москве опять. Может, это и неисполнимо, но поговорю с Вл<адимиром> Ив<ановичем> и думаю, что он устроит, если только возможно. Я вот сейчас не помню, когда обыкновенно прекращаются спектакли. Я уже раскаиваюсь, что написала тебе. А вдруг нельзя будет? Ну, увидим».
Родная моя ~ выторгуй у своих деспотов эти три дня! — Л. А. Сулержицкий, приехавший в Ялту в январе 1902 г., вынужден был обратиться к Книппер (28 января 1902 г.) с просьбой приехать на несколько дней в Ялту. «Художественный театр не только не должен мешать Вам в этой поездке, но обязан командировать Вас сюда, хотя бы на самое короткое время. Я не говорю здесь, что жестоко со стороны театра не устроить Вашего приезда к больному тоскующему человеку. Это вопрос условный. Но как к Чехову, к писателю они должны Вас отправить, если только это действительно „литературный“ театр. Если он действительно таковой, то есть „литературный“, то должен он понимать, что к великому русскому писателю, да еще так много сделавшему для них своими пьесами, следовало бы относиться теплее и благодарнее. Как грубо и некрасиво при существующем отношении выглядят все венки, адреса, аплодисменты и прочие способы чествования! Они свойственны толпе — от нее больше нечего ждать, кружок же театра должен быть более внимательным к своим близким людям» (Сулержицкий, стр. 402–403).
Письмо няньки Паши прочел и весьма ему сочувствую. — Вероятно, об этом письме сообщала Книппер Чехову 16 ноября: «Посылаю тебе письмо оригинальное, — посмеешься, получила в театре». Письмо не сохранилось; можно предположить, что в нем «няня Паша» выражала желание ухаживать за будущими детьми Книппер.
Горький такой же, как и был… — Ответ на вопрос Книппер: «Что Горький? Какой он стал? Напиши о нем».
…теперь переехал в Олеиз, нанял там дачу на всю зиму. — См. примечания к предыдущему письму*.
…Бонье, придет к вам, наверное. — Приехав в Москву, Бонье побывала на многих спектаклях Художественного театра. 2 декабря она писала Чехову: «Вчера видела „Трех сестер“. Я не представляла себе, как пьеса жизненна! Я совершенно слилась с действующими лицами. Как будто кругом меня жили эти люди. И почему-то я не могла с ними говорить, только иногда хотелось спросить их и сказать: не мучьтесь так, не надо. Ваши пьесы для меня не драмы, а просто кусок жизни <…> „Микаэль Крамер“ поставлен чудно. Игра Станиславского очень внушительна, тронула меня. Хороши слова о смерти в пьесе. Но только пьеса эта не жизнь, а драма, сочиненная. Очень тяжелое впечатление». (ГБЛ).