При<сяжного> пов<еренного> Аделя я видел на пароходе*, когда передавал его жене посылку. Он мне понравился, хотя пришлось недолго разговаривать. Я дразнил m-me Адель пирожками Бартельс*, говоря, что его надо в тюрьму, а он, т. е. ее муж, принял это всерьез и стал в защиту Бартельса и твоего брата.
Не забудь, собака: когда приеду в Москву, купим духов «Houbigant», самый большой флакон или два-три поменьше, и вышлем Альтшуллеру. Не забудь, пожалуйста, напомни мне.
Мать уезжает в Москву 1 окт<ября> или самое позднее — 3-го. Берет с собой кухарку Полю, горничную отпускают; остаемся я, бабушка* и Арсений. Предполагается, что я буду обедать в городе. К 15 октябрю приедет в Москву сам*. Трепещи. Возьму с собой пальто осеннее, шапку и шляпу. Если будет холодно, то шубу привезешь на вокзал. Но думаю, пальто достаточно. Возьму и плед.
Буду жить в Москве до декабря и даже дольше*, смотря по обстоятельствам. Если чума будет в Одессе и зимой, то за границу не поеду — по причинам, о которых я уже писал тебе*. В Москве буду только есть, пить, ласкать жену и ходить по театрам, а в свободное время — спать. Хочу быть эпикурейцем.
Не хандри, золото мое, это нехорошо.
У вас Вишневский столуется* и платит по 20 р. в месяц? Скажите, пожалуйста!
Если приедешь на вокзал встречать меня, то приезжай одна, умоляю тебя. Если же тебе еще трудно ездить на извозчиках*, то не смей приезжать, сиди дома, я и сам приеду. Опять-таки умоляю.
Получил от Суворина письмо*. Ставит одну свою пьесу в Москве*, другую — у себя в театре в Петербурге*. Стало быть, он приедет в Москву*, будет ходить в дом Гонецкого*, рассуждать о театре…
Ну, храни тебя бог, моя жена хорошая. Благословляю тебя, целую, переворачиваю, поднимаю вверх за ногу, потом за плечи, обнимаю тысячу раз.
Твой А.
Не забывай меня, пиши. Твои последние письма очень хороши, спасибо тебе.
На конверте:
Москва. Ее высокоблагородию Ольге Леонардовне Чеховой.
Неглинный пр., д. Гонецкого
Петрову С. А. (епископу Сергию), 24 сентября 1902*
3844. С. А. ПЕТРОВУ (епископу Сергию)
24 сентября 1902 г. Ялта.
24 сентября 1902.
Большое Вам спасибо, преосвященнейший владыко, что вспомнили и прислали письмо*. И меня Вы порадовали, а мою мать, которая, когда узнала, что я получил от Вас письмо, очень обрадовалась, долго расспрашивала меня о Вас и поручила мне низко поклониться Вам. Я все там же, то есть в Ялте; живу здесь, так как считаюсь больным. Летом был и на Волге и на Каме, был в Перми*, потом жил под Москвой*, а теперь — увы! — я в Ялте. Впрочем, в октябре, около 15-го, поеду в Москву, где пробуду, быть может, до декабря, а из Москвы — за границу*. Кашель у меня изрядный, но в общем здоровье мое, пожалуй, и недурно.
А Вы зачем хвораете? И что у Вас — ревматизм или же легкие не в порядке? Как бы ни было, Вашему намерению перебраться в Европейскую Россию я очень сочувствую, и чем скорее Вы переедете, тем лучше. Пенза — это скучный, обгорелый город, чиновники служат там неохотно, да и зимы там нелегкие. Вот если бы Вам в Таврическую губ<ернию> или Екатеринославскую! Здесь и жизнь кипит, и работы много, а главное — тепло. И я бы часто виделся с Вами, так как живу в Таврической губ<ернии> и бываю часто в Екатеринославской, где, кстати сказать, родился. Хороши Полтавская и Черниговская губ<ернии>. В этих четырех губерниях в марте уже не бывает снега. И народ недурной. Если освободится какая-нибудь из названных кафедр, то вспомните тогда эту мою просьбу, подумайте об юге.
Брат мой Миша* живет в Петербурге. Он уже не в Казенной палате, а на частной службе; заведует книжной торговлей* на железных дорогах. Сестра в Москве, продолжает учительствовать*. Брат Иван* состоит учителем в городском училище, как и в былые корнеевские времена*; теперь у него лучшее училище, именно Училище Александра II.
Вот, кажется, и все. Если случится Вам быть в Москве, то дайте мне знать, прошу Вас, а то этак мы не увидимся до 70 лет.
Позвольте еще раз от всей души поблагодарить Вас за память и пожелать всего хорошего, а главное здоровья. Мать и я просим у Вас благословения. Если у Вас нет первого тома моих рассказов изд. Маркса* (не Суворина, а Маркса), то напишите, я вышлю. В этом томе одни юмористические рассказы, писанные в начале восьмидесятых годов.
Низко кланяюсь Вам и пребываю глубоко уважающим Вас и преданным.
А. Чехов.
Суворину А. С., 24 сентября 1902*
3845. А. С. СУВОРИНУ
24 сентября 1902 г. Ялта.
24 сент. 1902 г.
Здоровье мое поправилось, я уже ем и кашляю гораздо меньше. Если так будет продолжаться, то около 10–15 октября я возьму свой посох и отправлюсь в Москву; там буду до кашля, т. е., вероятно, до конца ноября или начала декабря*, потом поеду в Италию*. Так как возвращаться я могу только через Одессу (где в феврале бывает не так холодно), то, если чума усилится* и учрежден будет карантин, за границу я не поеду, а возвращусь из Москвы в Ялту.
Как бы ни было, в Москве я буду, пойду на «Вопрос»*, и, по всей вероятности, мы увидимся*. Пьесу Вашу посмотрю с большим удовольствием; вспомню старину, когда мы почти одновременно ставили «Татьяну Репину» и «Иванова»* — в конце восьмидесятых годов. Прошло уже почти пятнадцать лет, а обе пьесы пока еще держатся в репертуаре.
Если вышел Пушкин под ред<акцией> Ефремова*, то велите выслать мне поскорее, а то придется отложитъ до будущего года.
Вчера получил от брата Миши письмо*. Пишет, что он назначен заведующим книжной торговлей на железных дорогах. Мне кажется, что это дело как раз по нем; он может сделать много хорошего, и если не будет по целым месяцам сидеть с женой на печи, то его чиновничьи таланты окажутся на своем месте.
У нас наконец пошел дождь.
Желаю Вам всего хорошего, здоровья и покоя, сердечно благодарю за письмо*.
Ваш А. Чехов.
Чеховой М. П., 24 сентября 1902*
3846. М. П. ЧЕХОВОЙ
24 сентября 1902 г. Ялта.
Милая Маша, Дзюба уже привез твои фотографии, они у меня. Их доставит тебе мать, которая приедет в Москву около 5–6 октября или раньше. (Собирается она выехать 1-го или 3-го, на почтовом поезде.)