— И прощай муж-шизофреник.
— Дэниел вынес приговор, — вспомнил я.
Вдруг Эдель поставила полупустой бокал и подняла на меня глаза, в которых стояли слезы.
— Я сказал что-нибудь не так?
— Этим напитком усмиряют огнедышащих драконов? — спросила она хрипло.
— Они вложили сюда свой жар. От этого коктейля вдовы смеются, а сильные мужчины плачут. У вас есть платочек?
— Поищу, а вы пока налейте мне еще. — И Эдель опять куда-то вышла.
Вернулась она минут через пять. За это время она успела сменить строгое черное платье, которое надевала ради Фрезера, на черный халат с вышитыми по подолу шелком орхидеями.
— Выпейте это, — я подтолкнул к ней стакан, — и я обещаю, что вы будете смеяться. Одобряю этот халат. Вы в нем выглядите очень красивой и очень порочной. Так должна выглядеть каждая молодая красивая женщина, но, увы, почти ни у кого это не получается.
— Как ни горько признать, — сказала она тихо, — но ваш профиль и вправду хорош.
— Неужели? — сказал я скромно. — Что делать, я и впрямь красив. Большинство женщин влюблялись в меня до безумия с первого взгляда. С вами все было иначе — это-то меня и заинтересовало.
Эдель залпом выпила коктейль и молча стала хватать ртом воздух, пока не обрела снова способность дышать.
— Вы ударили меня, — выдохнула она, когда к ней вернулся голос. — Я вам этого никогда не забуду, Дэнни Бойд. Вчера, в конторе, помните?
— Никогда не забудете и никогда не простите? — осведомился я.
— Мне это понравилось, — сказала она небрежно. — Все-таки нечто новенькое. Никки только играл любовь, как и все остальное.
Она налила себе еще коктейля.
— Я вам кое-что скажу, Дэнни Бойд. — Эдель втянула в себя воздух, отчего ее голос казался взволнованным и манящим.
— Что угодно, кроме истории вашей жизни, — сразу предупредил я. — Терпеть не могу исповедовать женщин.
— Нет, я о теории, — сказала она, — теории о том, что женщины наряжаются, чтобы нравиться мужчинам. Это неправда.
— Вот как? — Я попытался поднять брови, но понял, что они слишком тяжелы, и оставил это занятие.
— Именно так!
Я ждал, пока Эдель разделается с третьим стаканом.
— Определенно. — Она кивнула более энергично, чем следовало. — Когда женщина рада мужчине, она все делает наоборот.
Я отвел взгляд.
— Она не одевается, а раздевается.
Эдель рывком распустила пояс, и халат распахнулся сверху донизу, а когда она сладострастно повела плечами, упал совсем. Под ним ничего не было. Я смотрел, как она медленно поворачивается на цыпочках, описывая полный круг.
— Сто пятьдесят фунтов, — сказала она с удовольствием, когда опять оказалась ко мне лицом. — И ни один грамм не пропадет зря, все нужно и к месту.
Она была восхитительна. Холмики налитых заостренных грудей переходили в узкую талию. Ее кожа сияла матовой белизной фарфора. Плавно округлялись ягодицы, на которых ни убавить, ни прибавить. Высоко на левом бедре виднелся трехдюймовый шрам в форме треугольника, единственный изъян на этом великолепном теле, единственный и оттого восхитительный и возбуждающий.
— Тебе достаточно только смотреть, — лениво проговорила она. — Я польщена, Дэнни.
Я медленно двинулся к ней. Воротник душил меня, и я расстегнул рубашку до пояса. Эдель медленно провела ладонями по безукоризненным бедрам.
— Ты опять хочешь меня ударить? — спросила она, когда я остановился перед ней.
— Тебя и в Обри привлекает именно это?
— Обри! — Имя прозвучало как брань. — Нет, я просто подумала, что тебя это возбуждает.
— Я парнишка с простыми привычками. Для меня достаточно хороши и старомодные способы. — Протянув руку, я погладил треугольный шрам. — Змеиный укус?
— Можно назвать и так, — согласилась она, хотя в ее голосе прозвучала насмешка. — Может, ты обнимешь меня или сделаешь что-нибудь еще столь же старомодное?
— И то и другое. Может, это и старомодно, но до сих пор не устарело.
— Ты когда-нибудь перестанешь болтать? — спросила она сердито. — Если ты промедлишь хотя бы полминуты, я выскочу на улицу и отдамся первому встречному.
Я наклонился, подхватил ее и взвалил на плечо. Когда я нес ее в комнату, она вцепилась зубами в мою руку. В ответ я шлепнул ее по ближайшему и наиболее подходящему для этого месту, и она взвизгнула от удовольствия.
— Только вот что, — вдруг сказал я. — Как насчет Обри, что, если он вернется пораньше?
— Ох, да не тяни ты, ну его к черту, пусть сам о себе позаботится. Скоро ты?
— Значит, насчет Обри не беспокоиться?