Липотин глянул на меня исподлобья:
— Сказав «давно», я имел в виду — в прошлой жизни, в другой инкарнации.
— Простите, в другой?..
— В прошлой инкарнации, — спокойно повторил Липотин. Я счел это за неудачную шутку и, подстраиваясь под его тон, саркастически воскликнул:
— Ах вот оно что! Липотин промолчал.
А поскольку ничего вразумительного на интересующий меня вопрос он так и не ответил, я попробовал с другого конца:
— Впрочем, могу только благодарить вас за знакомство с дамой, которая...
Он кивнул.
Я продолжал:
— Вот только мистификация... Вы, разумеется, никак без нее обойтись не могли, но я из-за вашей милой шутки оказался, к сожалению, в весьма щекотливой ситуации. В общем, мне бы хотелось помочь по мере моих возможностей княгине Шотокалунгиной найти это оружие...
— Да, конечно, тем более что оно у вас! — с убийственной серьезностью заявил антиквар.
— Липотин, с вами сегодня положительно невозможно разговаривать!
— Но почему же?
— Нет, это уж слишком — обманывать даму, утверждая, что у меня есть какое-то оружие...
— ...которое вы получили от меня.
— Послушайте, как только вы еще раз скажете...
— ...что это было в прошлой инкарнации? Очень может быть! Хотя... — И Липотин, изобразив на лице глубокое раздумье, пробормотал: — Века перепутать совсем нетрудно.
Да, сегодня с ним серьезного разговора не получится. В душе я начинал уже злиться. Ну что ж, делать нечего, придется подлаживаться под него, и я, сухо усмехнувшись, сказал:
— Жаль, что я не могу отослать княгиню Шотокалунгину в прошлую инкарнацию за этой редкостью, о которой она так страстно мечтает!
— Почему же нет? — спросил Липотин.
— Боюсь, у княгини ваши столь удобные и столь глубокомысленные отговорки вряд ли найдут понимание.
— Не скажите! — Липотин усмехнулся. — Княгиня — русская.
— Ну и?..
— Россия молода. Даже очень, как считает кое-кто из ваших соотечественников. Моложе вас всех. Но в то же время ее история уходит корнями в глубокую древность. Что бы мы ни делали, ни у кого это не вызовет удивления: можем хныкать, подобно детям, или, подобно восточным седобородым мудрецам, погрузиться в свои мысли и не заметить, как пролетели века...
Ну, это мы уже слышали. И я не удержался, чтобы не поддразнить его:
— Как же, как же, ведь русские — это богоизбранный народ. Липотин по-мефистофельски ухмыльнулся:
— Возможно. Ибо вы-то уж точно от дьявола. Впрочем, все мы составляем единый мир.
И вновь возобладало во мне желание поиронизировать над
этим застольным философствованием, национальной болезнью русских:
— Мудрость, достойная антиквара! Предметы старины, не важно, какой эпохи, оказавшись в руках современных живых людей, свидетельствуют о бренности пространства и времени. Лишь мы сами привязаны к ним...
Моим намерением было и дальше без разбора нагромождать подобные банальности, чтобы поток моей болтовни перехлестнул его затертые, обветшалые философемы, однако он, усмехнувшись, прервал меня каким-то клюющим движением своей птичьей головы:
— Ну что ж, антиквариат действительно многому меня на учил. Кстати, самая древняя из всех известных мне антикварных редкостей — это я сам. Собственно, мое настоящее имя — Маске.
Нет слов, чтобы описать ту оторопь, которая нашла на меня. На мгновение мне показалось, что моя голова превратилась в какой-то сгусток тумана. С большим трудом унял я вспыхнувшее во мне волнение до уровня вежливого удивления и спросил:
— Откуда вам известно это имя, Липотин? Вы даже представить себе не можете, как это меня интересует! Дело в том, что Маске небезызвестен и мне.
— Вот как? — Лицо антиквара оставалось непроницаемым, как маска.
— Да-да. Должен признаться, и имя это, и его носитель с определенного времени занимают меня чрезвычайно...
— Надо думать, в этой инкарнации, то есть с недавних пор? — усмехнулся Липотин.
— Да! Конечно! — заверил я желчно. — С тех пор как я получил эти... эти...
Невольно я шагнул к письменному столу, где пирамидами громоздились свидетельства моей работы; от внимания Липотина это не ускользнуло, ну а скомбинировать недостающие детали, конечно, труда не составило. Поэтому он перебил меня с явным самодовольством:
— Хотите сказать, с тех пор как к вам в руки попали эти акты и хроники о жизни известного Джона Ди, алхимика и чернокнижника елизаветинской эпохи? Все верно. Маске знавал и этих господ.