– Бывает!
– Значит, я больна?
– Да, если только вы считаете, что были здоровы, когда влюбились…
– А если нет?
– Тогда вы теперь здоровы, а раньше были больны.
– Это не ответ, доктор!
– Что же я могу еще сказать вам? У вас вон родильная горячка была, да и роды – первые, поздние, трудные… Ведь это не шутки для организма, но буря, коренной перелом-с! Мало ли какие аффекты получаются у выздоравливающих!.. Вы же еще истеричны.
– Итак… это временное? – с испугом спросила Марья Николаевна.
– Все, что мы испытываем, временно, сударыня.
– Мне надо лечиться, следовательно?
– Лечиться никогда не лишнее…
– Ах, доктор, вы смеетесь надо мною!
– И не думаю, и не смею, но я, право, не знаю, что вам сказать. Вы теперь преисполнились отвращением к вашему супругу и полагаете, что больны…
– Нет, я думаю, что я здорова!
– В таком случае, что же мне прикажете делать? Остается поздравить вас с выздоровлением и посоветовать
– Я могу его видеть?
Марья Николаевна задумалась.
– Я не смею отказывать вам в этом праве… вы отец. Но зачем? Я не уступлю вам его!
– Да? Вы так привязались к этому. плоду безумия и насилия? – горько упрекнул он.
– Да. Мне все равно, как он явился. Я выносила его. Я мать.
– Дайте же мне взглянуть на него.
Марья Николаевна пожала плечами.
– Хорошо. Пойдемте. Я не успела еще найти квартиру для мамки. Она в меблированных комнатах.
– Сейчас идти?
– Да. Лучше все кончить сразу, чтобы больше не встречаться…
– Пусть будет по-вашему!
Четверть часа спустя они вошли в довольно приличные меблированные комнаты. Кормилка, уродливая баба с добрым и глупым лицом, дико оглядела Иванова и, по приказанию Марьи Николаевны, вышла. Ребенок, – здоровый, крепкий, как кирпич, толстый и красный, – лежал на подушках, сложенных на большом мягком кресле. Он спал крепко и с наслаждением, как умеют спать только грудные ребята.
– Вот! – сказала Марья Николаевна довольно мягко, с беспредельною лаской глядя на ребенка.
Иванов, обогревшись, чтобы не принести ребенку холода, на цыпочках подошел к подушкам. Умиленное выражение расплылось и застыло у него на лице, просветляя недавнюю печаль.
– Можно его поцеловать? – прошептал он.
– Проснется… – нехотя отвечала Гордова.
Но Василий Иванович уже нагнулся и поцеловал ребенка в лоб. Мальчик сморщил нос, но пребыл в прежнем безмятежном состоянии.
– Как вы довезли его двухмесячного? такой маленький!
– Он спокойный.
– Мамка эта с самого начала его кормит?
– Да. Хорошая женщина.
– По лицу заметно. Как же дальше-то с ним быть?
– Думаю найти ему помещение… поселить с мамкою.
– Прямо в чужие руки? Эх, мальчишка бедный!
Он склонился над ребенком… Марья Николаевна сурово посмотрела на него, открыла рот, хотела что-то сказать, но остановилась и, резко отвернувшись, принялась глядеть в сторону. Иванов поднял на нее влажные глаза.
– Вы что сказали?
– Я ничего не говорила. Хотела только… да лишнее!
Он опять обратился к ребенку. Марья Николаевна, в волнении, прошлась по комнате.
– Мне так хотелось самой кормить его, – сказала она внезапно.
Иванов сочувственно кивнул ей головой.
– Нельзя! Незаконный… репутация не позволяет. – раздраженно продолжала она. – Экий бедняк с первого дня рождения! И так на всю жизнь… без отца, без матери! Не признаю же я его своим: смелости не хватит. Быть может, когда-нибудь замуж задумаю выйти, – кто меня с ним возьмет? Кому он нужен? Несчастная звезда осветила нас с ним!
Иванов молчал и все глядел на ребенка.
– Он на вас похож… вот что я хотела сказать! – сердито бросила ему Марья Николаевна.
– Разве? – радостно проговорил Василий Иванович.
– А вы не видите сами?
Какая-то новая струнка задрожала в ее голосе. Она сама не знала, что творится с нею; тепло лилось ей в душу из этой детской постельки, умиротворяло ее гнев, ненависть и презрение; голос чувственной брезгливости внезапно замолк. Ей нравилось стоять у изголовья спящего ребенка, нравилось, что Иванов сидит над ним с таким честным, преданным, отцовским лицом; нравилось сознавать, что, пока они двое здесь, ребенок не одинок в громадном свете и не беззащитен.
– Что с ним будет! что с ним будет!.. – воскликнула она, всплеснув руками.
Иванов подошел к ней.
– Вы его очень любите, Маня. Я тоже.
Она смотрела в землю.
– Не женатые и во вражде друг с другом, что мы можем сделать для него, Маня? Погубим.
Она молчала.
– Выходите за меня замуж, Маня! Пусть я не буду мужем вам, но помогите мне спасти ребенка.