На месте г. Зеньковского я не отчаивался бы так в скорой достижимости коренных реформ, которыми должна уничтожиться экономическая проституция. «Невозможное» часто оказывается ближе и прекраснее самых пылких «возможных» чаяний. Тысячи либеральных людей в сороковых и пятидесятых годах, стоя на почве «возможных» ожиданий, приискивали паллиативы для упорядочения отношений между крепостными крестьянами и помещиками-душевладельцами. Многие из паллиативов были полезны, остроумны и красивы, как полезен и красив аболиционизм, вдохновляющий г. Зеньковского. И много горьких жалоб со стороны этих искренно-либеральных, но чересчур уже умеренно-аккуратных искателей паллиативов вызывали крайне немногочисленные охотники «смотреть в корень», находившие единственным, разумным и действительным выходом из вековых исторических зол рабовладельческого вопроса «невозможную» реформу освобождения крестьян с землей. А между тем кремлевская речь царя-Освободителя и манифест 19 февраля 1861 года были уже куда как не за горами. Какой московит в конце семнадцатого века предвидел Петербург и полную перестройку старого государства? Когда вопросы созревают и времена их исполняются, они заставляют общество давать ответы прямые, быстрые, решительные. А разве мы, не чувствуем, что женский вопрос назревает не по дням, а по часам? Разве устроить для женщины точные и более выгодные трудовые нормы не становится неугомонною, крикливою необходимостью, столь же важною для мужчин, как и для самих женщин? Быстрое вздорожание культурной жизни во всех странах европейской цивилизации неуклонно ведет к банкротству современного семейного мужевластительства. Одних мужских сил делается уже недостаточно, чтобы оправдывать семейный расход; подспорье женского труда, жена- и мать-добычница сейчас уже настойчиво желательны, вскоре будут необходимы. А раз труд женщины станет необходимым и для мужчин (как подспорье, без которого нельзя жить в довольстве), то придется нормировать его такими условиями, чтобы он окупал себя наравне с мужским: иначе какой расчет женщине ему отдаваться? И, как скоро нормы женского труда сравняются с нормами мужского, женщине не станет нужды себя продавать, и экономической проституции – конец и вечная память.
Г. Зеньковский уверяет, будто в качестве мечтателя о коренных реформах я оказываю «своими красноречивыми строками громадную услугу всем тем силам, для которых движение аболиционистов угрожало смертью». Увы, г. Зеньковский! Аболиционизм в тех формах и рамках, как вы его понимаете, с девизом «что можно», решительно никаким темным силам смерти нанести не в состоянии. При всей своей симпатичности, он слишком ограничен и в компетенции, и в средствах действия. Спасибо ему и за то уже, если ему удается иной раз временно парализовать вредное влияние некоторых темных сил на некоторые (хотя бы и считаемые в. тысячах, как уверяет г. Зеньковский) жертвы, избранные, счастливым случаем, чтобы привлечь внимание аболиционистской полиции. Спасибо аболиционизму уже и за то, если ему удастся сделать известные гражданские и уголовные неприятности нескольким (хотя бы считаемым в десятках и сотнях) представителям темных сил, которые окажутся настолько наглы или неловки, что не успеют скрыть своих грязных и жестоких дел от бдительности аболиционистской полиции. Рогатый силлогизм о том, сколько надо снять волос с головы человека, чтобы его было можно считать плешивым, становится еще рогатее, когда приходится приложить его мерку к буйно-косматой и тучно обрастающей голове спроса на разврат. Внешние, рознично-количественные успехи в борьбе со злом если и бывали иногда решением вопроса, то столь медленным, что и хронологическое терпение г. Зеньковского, пожалуй, устанет ожидать. Обилие волков было очень острым злом в средневековой Европе. Англичанам удалось истребить волков на своем острове, волчьего вопроса в Англии не существует более. Но чтобы погиб последний британский волк, Англии надо было ждать от Альфреда Великого до королевы Виктории.