– Ты меня, Ульяна Митревна, извини, пожалуйста, – виновато оправдывался Тимофей, – однако, понимаешь, я ведь не дурное что мыслю, а для тебя же стараюсь… Как мы, значит, супругами считаемся… пред людьми. Этому, хоть всю Сибирь обойди, никто не поверит, чтобы муж с женой врозь спали… Ну и того… оберегаю, значит, твою честь и свою амбицию… Стараюсь так для тебя устроить, чтобы все к лучшему… для надлежащего вида. А то засмеют. тебя за распутную, меня за дурака почитать станут. Да и подозрения опасаюсь… Ты не обижайся: однако ничего…
Лиза вспыхнула, но обижаться было не на что: наоборот, скорее она могла лишь быть и действительно была тронута такою заботливою предупредительностью «супруга». Вообще, – и в оседлом состоянии, как в кочевом, – учтивый, сообразительный и трезвый Тимофей менее всего затруднял ей супружескую комедию. Гораздо щекотливее для Лизы была свадебная среда, в которой они с раннего утра до поздней ночи обращались.
Некогда Ганнибал зазимовал в Капуе и, – твердят все учебники истории для младшего и среднего возраста, – тем самым погубил весь свой итальянский поход, ибо в изнеженной среде капуанского обывательства суровые карфагенские воины изленились и, с позволения сказать, обабились. Нечто вроде капуанского упадка энергии переживали и прощенские беглецы – Тимофей Курлянков и Лиза Басова – в свадебном вихре, крутившем их по Дагнам, Плющам и Опустошам. Долго напряженные нервы не выдержали. Заговорила потребность реакции. Сказалась огромная усталость, физическая и нравственная, жажда сна, отдыха, покоя, животного прозябания. Только очутившись в полной безопасности, истомленный и потрясенный необычными впечатлениями и сверхсильными напряжениями энергии, организм оценивал самочувствием, как много он пережил и утратил в короткий срок, и настойчиво просил восстановить свою потерю. Каждое утро свое Лиза начитала угрызениями совести, что пора ехать дальше, но с тайною в глубине души надеждою: авось что-нибудь помешает, – и еще день-два будут длиться и сон в тепле, на мягкой постели и люди кругом, и чистая пища, а не серая степь, серое небо, могильники, звяканье бубенцов и дорога, дорога – холодная сибирская дорога без конца. Когда человек сам не прочь встретить помеху к своей цели, помехи находятся очень легко и принимаются очень покорно.
– Ну что за беда, в конце концов? – рассуждала Лиза. – Бегство мое уже совершившийся факт, а в этом, – думала она о своей ладанке на груди с зашитою запискою, – Потап не связал меня никаким сроком. Еще даже неизвестно, найду ли я в N-ске этого товарища… Быть может, его давно перевели…
Что касается Тимофея, лишь бы Лиза не торопила, а он готов был плавать в свадебной атмосфере как рыба в воде. Было тепло, сытно, почетно, работать не приходилось, деньги лежали в кошеле целые, непочатые: гуляй не хочу на чужой счет, – чего еще желать? куда гнать? Над нами не каплет! Не каждый год выпадает человеку этакая нечаянная благодать! Уж куда ни шло, пробесимся мясоед, а дорогу оставим на филипповский пост.
Тимофею заметно хотелось тянуть путешествие. Сперва было условлено, что он проводит Лизу только до Барнаула, а там сдаст ее знакомому Потапа, полуинтеллигентному купцу-сочувственнику, который уже позаботится переправить беглянку дальше на Каинск или на Курган, куда в то время дошла железная дорога. Но в пути беглецы услышали наверное, что Потапова купца-сочувственника в Барнауле нет – уехал в Петербург и вряд ли будет назад даже к новому году. Это известие совершенно изменило и планы, и маршрут путников. Им уже не для чего стало уклоняться так далеко на запад. Тимофей предлагал теперь просто подняться на север к таежной полосе и затем катить в Россию, как все добрые люди в то время ездили, прямиком – по большому Иркутскому тракту. Новая путина предстояла тоже огромнейшая, но все же короче прежде намеченной дуги – верст на 600. Чтобы осуществить ее легче и с меньшею потерею времени, следовало подождать, покуда кончится осенняя распутица и станут реки. А то ведь известное дело, что в Сибири, когда морозов нет, путешественник не столько дорогою едет, сколько выжидает паромов.
Лень двинуться из уюта в степь сделала новый проект этот очень соблазнительным и для Лизы.
– Хорошо, Тимофей, я согласна. Мне безразлично, каким трактом ехать и куда именно выехать, – лишь бы к России ближе. Но мне за тебя совестно: ты таким образом очень отдаляешься от Храповицка, тебе трудно будет возвращаться.
– А я, Ульяна Митревна, в Храповицк-от, может быть, еще и не возвращусь.