Сравнивать проституционный вопрос с рабочим неудобно, ибо он относительно все-таки узок: рабочий вопрос – столь широкая сила, что и женский-то вопрос вливается в него, – хотя и равноправно и равномощно, – как Кама в Волгу. При том же рабочий вопрос неразлучен с элементами дешевого производства на спрос и механических двигателей, каковых элементов в вопросе проституционном не имеется и иметься не может. Если проститутка – рабочий, то – лишь кустарь, не только до электричества, но и до Уатта. Рабочий вопрос централизует в силу завод, рудник, фабрика. Никакие преуспеяния проституции не могут создать фабрик полового наслаждения, ибо оно, по самому существу своему, индивидуально и – увы! – шаблон машины здесь пасует, и потребности в «половой машине» у человечества так мало, что ее никто до сих пор не пожелал изобрести, – хоть обыщите весь список привилегий, выданных департаментом торговли и мануфактур со дня его основания. Стало быть, – даже в самой растяжимой аналогии, – проституция – только кустарное ремесло, за личный ли страх кустаря, в наемной ли группе от хозяина, в той ли наконец «ассоциации», которую мечтала создать с подругами своими Ирма, героиня г. Владимира Ж. Из кустарного состояния сей промысел, волею природы, никогда не выйдет, а следовательно, – за исключением законов рыночного спроса и предложения, – остальные аналогии рабочего уклада терпят здесь крушение. Попытка навязать обществу взгляд на регламентацию, как на фабричное законодательство, – старая штука. В особенности усердно смаковали этот взгляд французские буржуа, например Мартино в своей «La prostitution clandestine», с самыми трогательными и красноречивыми доказательствами, что тайная проститутка должна быть преследуема со всею неукоснительностью по тому же закону, по которому начальство опечатало утюг и нитки у щедринского портного Гришки, не оплатившего «пакентов». А затем – целые страницы доказательств с точки зрения профилактики и – даже – охранения общественной тишины и спокойствия. Словом, вся забота о том, чтобы доброму буржуа были предоставлены все удобства вкушать «предмет потребления» доброкачественный, с гарантией за физическую безопасность потребителя (вроде пломбы на окорок, свидетельствующей о неимении в оном трихин и финнов) и за комфорт нравственный – «без шкандалу, тихо, смирно, благородно!» Я отнюдь не думаю, чтобы подобный буржуазный кодекс пользоваться женским телом удовлетворял требованиям не только «половой морали», которую г. Владимир Ж. чересчур горячо и спешно называет нелепостью, но и просто идее равенства человеческого, которой г. Владимир Ж. врагом быть не может. В конце концов, при том строе, что проповедует Мартино, проститутка совершенно лишается человеческой личности и грубо обращается в оптовый товар… Ну раз буржуа нужен «товар», то его дело и блюсти, чтобы попался ему не линючий, а добротный ситец, свежий, а не подгнивший кусок мяса. Его и дело отстаивать регламентацию со всеми ее взглядами на женское тело, как на мясо к потреблению. Но г. Владимир Ж. – не буржуа в таком множестве своих мыслей, что, надо думать, и тут у него лишь что-то не вышло в словах, а идейного сходства с Мартино и Кº я от молодого писателя не ожидаю.