В словах, иногда, бывает, что-то не выходит. Так, я охотно верю г. Владимиру Ж., что он или его босяк совсем не хотели вносить в учение о проституции аристократической тенденции искупления расою илоток целомудрия девушек достаточного класса. Однако оно так вышло дословно в поэме босяка. Продолжает так выходить и теперь в разъяснении г. Владимира Ж.: без проституции – «армия спроса, не найдя на рынке армии предложения, ринулась бы тем или иным путем в наши буржуазные дома» и т. д. И затем – красивая декламация Ирмы о жертвах общественного темперамента, как клапане, устроенном, «дабы мощь разврата потоком по земле не разлилась», а иначе, без клапана, «вечно алчущая страсть» зальет, бушуя, всю вселенную. Со смирением ли, с гордостью ли за свою роль, высказывает Ирма это исповедание, – безразлично, потому что идея «живых клоак для излишка половой энергии», как выражается г. Владимир Ж., сама уже по себе, независимо от настроения Ирмы, – в высшей степени аристократически-буржуазная идея, опять-таки усиленно проповедуемая регламентаторами во Франции. Из последних, д-р Мирёр (Н. Mireur) даже провозгласил торжественно проституцию необходимою доя поддержания порядка и общественного строя. «Без проституции чистота нравов исчезла бы, и нарушился бы весь строй. Представим себе только на одну секунду(!) город Париж или Лондон без проституции и проституток, что бы это сталось?» Г. Владимир Ж. видит, что учение его Ирмы совпадает со страхами целомудренного врача мар-сельской полиции нравов почти дословно. И – не о смиренной resignation * речь, а о том, что в самой основе проституции лежит идея капиталистического неравенства, – искупления или, чтобы не употреблять столь «мистического» слова, страховки целомудрия богатых развратом нищих, – которую нельзя скрасить никакими изящными образами и пестрыми словами. Против грубой идеи, что проституция предохранительный клапан общественной безнравственности, спасающий от поругания буржуазную семью, с негодованием восставала еще сатира Огюста Барбье. У нас от нее с брезгливостью отказываются даже пиетисты, вроде пастора Дальтона. Г. Владимир Ж. приравнивает своих, гордых илотизмом, проституток к крепостным мужикам, которые 50 лет назад могли сказать барину: «Для того мы мякинники, чтобы ваша милость могла купать цыганок в шампанском…» Если бы была раса, способная провозгласить о себе такое «для того, чтобы», ей нечем было бы гордиться в себе, пропащая бы эта была раса. Потому что решительно нелестно чувствовать себя скотом, сознательно обрекшимся есть мякину, чтобы другой скот мог купать цыганок в шампанском. И никакою гражданскою провиденциею тут утешиться невозможно: нечем. И русский крепостной мужик никогда и ничуть не гордился своею крепостью, а, напротив, ненавидел ее всеми силами своей души. И, уж если говорить от его имени, то формулу, вложенную в его уста г. Владимиром Ж., надо снабдить знаком вопроса – и очень резко:
– Разве для того мы едим мякину по праздникам, чтобы ты мог купать цыганок в шампанском?!
Умные и чуткие государственные люди слышали этот вопрос, со дней Пугачевщины, через Радищева и декабристов, до дней Александра II с его страшно глубокою и многознаменательною речью к московскому дворянству: «Начнем раскрепощение сверху, чтобы оно не началось снизу», – и с манифестом 19 февраля.
Бывают ядущие и бывают ядомые. Ядомые могут составить организацию противодействия, чтобы перестать быть ядомыми и воспрепятствовать ядущим ясти их. Это понятно, разумно, всем знакомо. Но организация ядомых, направленная к тому, чтобы наиудобнейше оставаться жертвами ядения, облегчает положение их не более, чем белый соус положение цыпленка, которого иначе повар изжарил бы в соусе красном. Можно и должно жалеть проститутку, можно любить ее, можно не только извинять, но и уважать мотивы, которые толкнули в позорный промысел какую-нибудь Соню Мармеладову, но в самом промысле проституционном уважать решительно нечего. Никакими софизмами не обратить его из силы противообщественной в силу, работающую на общество, если только не считать социальным идеалом современный капиталистический буржуазный уклад, которому она – как раз по Сеньке шапка и верная раба. Не знаю, «нелепость» ли половая мораль, но знаю, что, например, забастовку проституток с целью уничтожить промысел и заставить общество дать им честно-доходную работу, я понял бы, а ассоциация проституток, с целью наиуспешнейше торговать собою, столь же странна, как и тот одесский трактир, о котором писали недавно в газетах, что, открывшись на артельных началах, он с места в карьер начал широкую торговлю женщинами. И опять-таки идея давняя, идея расцвета буржуазии, выношенная во Франции конца империи. У нас же еще некрасовский Леонид провозглашал общественным идеалом «мысль центрального дома терпимости», повторяя собою античного Солона, который наполнил государственные диктерии невольницами, дабы общественный темперамент не обращался на гражданок. Любопытно, что идея Леонида чуть было не осуществилась лет шесть назад в Софии, и уже было воздвигнуто прекрасное здание для этой государственной цели, но затея рухнула из-за негодования болгарских женщин и… отказа проституток!