– Министр-с…
– Ваше превосходительство!
– Не могу-с… Министр-с…
Я чувствовал, что лечу в пропасть. И в этот миг – как солнечный луч спасения – вдруг блеснули мне на жилете его превосходительства золотые блики. И в памяти встали мои недавние дорожные спутники, голубоглазая Клавдия Карловна… Мексиканский доллар! – вихрем промчалось в голове моей, и, вдохновляемый восторгом отчаяния, я заговорил, толкаемый как бы неземною силою:
– Ваше превосходительство! даю вам слово, что впал в заблуждение в последний раз в моей жизни. Предайте его забвению, ваше превосходительство. Я раскаиваюсь. Предайте забвению.
– Не могу-с!
– Ваше превосходительство!
– Не могу-с!
– Ваше превосходительство! Во имя святой женщины, от которой вы получили сию златницу! Ради Клавдии Карловны!
Генерал нелепо открыл рот и онемел.
– Вы… вы знаете? – слабо пролепетал он. Я твердо глядел ему в глаза:
– Наслышан-с.
Долго молчал генерал. Потом – мягко этак, меланхолически и со «слабым манием руки»:
– Ну. на этот раз, так и быть… будем считать инцидент исчерпанным. Но впредь… ради Бога, будьте осторожнее. Ради Бога! ну, для меня, наконец! Для меня-а-а!
– Ваше превосходительство!!!
1900
Меблированная Кармен*
В Москве романических приключений относительно меньше, чем в Петербурге, – по крайней мере, приключений, выплывающих наружу. А уж процент кровавых трагедий, сравнительно с процентом петербургским, совсем ничтожен. Как-то раз – после наделавшей в свое время шума истории Кашевской и Кувшинского – я разговаривал об этой московской добродетели с молодым литератором-петербуржцем, автором ряда бытовых очерков из нравов столичной «улицы». Я указал ему на количественную разницу в проценте романической уголовщины петербургской и московской и спросил его мнение о причинах. Он изложил мне целую серию гипотез и предположений. Из них многие я позабыл, многие показались мне натянутыми и рискованными. Но одно из положений моего знакомого вспоминается мне, как не лишенное оригинальности. Оно гласило: «У вас в Москве меблированных комнат меньше». То есть меньше народа, не имеющего семьи или, по крайней мере, ее подобия. Меньше народа, отбитого от дома и поставленного на холостую ногу в такие годы, когда человек, готовый выйти из семьи отцовской, близок вместе с тем к тому, чтобы формировать семью свою собственную и из сына семьи превратиться в pater familias'a[10]. Меньше народа, обреченного на безалаберную богему, – неизбежный удел всех этих суррогатов житья своим домом, от шикарных chambres garnies[11] до студенческих, во вкусе А. И. Левитова, «комнат снебелью» где-нибудь на Бронных. Затем, в составе петербургской богемы женский элемент гораздо сильнее, чем в составе богемы московской. Девушки и женщины, стремящиеся в столицу на поиски образования и личного трудового заработка, в Москве не засиживаются. Им здесь делать почта нечего. Столица женского образования и труда – Петербург. Меньше женщин – меньше поводов к романам, меньше «кусательных инцидентов», как говаривал один покойный московский поэт-юморист… Известное дело: Viele Weiqer – viele Jacken, viele Jacken – viele Flohe…[12] Жизнь меблированных комнат – жизнь скучная и развивающая поэтому большое стремление к общительности. Шлянье в гости из номера в номер, из одних меблированных комнат в другие – фатальный закон, тяготеющий над приютами интеллигентной цыганщины. Сидите вы бирюком в номере; четыре стены его вам опостылели; олеографическую нимфу, улыбающуюся вам со стены, так бы вот взял да и хватил толстой, розовой, блаженно улыбающейся мордой об угол стола; два законных самовара выпиты, третьим баловаться не хочется; дело, какое было, сделано; идти в гости некуда: вы в Москве человек чужой; идти куда-нибудь за развлечением – дорого: вы располагаете всего рублями пятьюдесятью в месяц pour boire, manger et sortir[13]. Остается одно: выйти в коридор и шагать часа два подряд от комнаты для прислуги до выходной двери, и от выходной двери до комнаты для прислуги. А навстречу вам шагает другая точно такая же тень, скучающая и не имеющая места, куда склонить голову. Вот вы и движетесь некоторое время, подобно двум маятникам, пущенным с двух разных сторон. Когда-нибудь вы столкнетесь, столкнувшись – разговоритесь и познакомитесь, и маятники начнут качаться вместе – по одному направлению. Если ваш новый знакомый такой же новичок в меблированном Монрепо, как и вы сами, – вы, по всей вероятности, через десять минут будете сидеть у него в номере либо он у вас и за бутылкою пива вспоминать Ставропольскую или Казанскую губернию. Если же пред вами меблированный старожил, то вы, маяча по коридору, будете быстро осведомлены, что в первом номере живет помощник присяжного поверенного, начинающий идти в гору; в третьем – репортер Чижиков, который денег не платит, но которого хозяйка боится выгнать, так как он может обличить ее в газетах; в седьмом – отставной штаб-офицер, приехавший в Москву из Томской губернии хлопотать о пенсии, но вот как-то уже третий год ему эта пенсия не выходит, да, говорю; будто и хлопотать-то о ней надо не в Москве, а в Петербурге…