В хижине свободно могли разместиться десять человек, и если стены ее недостаточно предохраняли от влаги в период дождей, то в это время года они все же до известной степени защищали от резкого холода — в десять градусов ниже нуля. Кроме того, очаг с дымоходом из наскоро сложенных кирпичей давал возможность развести огонь и успешно бороться с холодом.
— Вот и приют, может быть не очень удобный, но во всяком случае сносный, — промолвил Гленарван.
— Как! — воскликнул Паганель. — Да это дворец! Не хватает только стражи и придворных. Нам будет здесь прекрасно.
— Особенно, когда в очаге запылает яркий огонь, — прибавил Том Остин. — Ведь мы не только проголодались, но и промерзли, меня лично хорошая вязанка дров порадовала бы больше, чем кусок дичи.
— Ну что ж, Том, постараемся раздобыть топливо, — отозвался Паганель.
— Топливо — на вершинах Кордильер? — сказал Мюльреди, недоверчиво покачивая головой.
— Поскольку в касуче сложили очаг, то, видимо, где–то вблизи есть какое–то топливо, — заметил майор.
— Наш друг Мак—Наббс прав, — промолвил Гленарван. — Готовьте все к ужину, а я возьму на себя обязанности дровосека.
— Мы с Вильсоном пойдем вместе с вами, — объявил Паганель.
— Если я могу быть вам полезен… — сказал, вставая с места, Роберт.
— Нет, отдыхай, мой храбрый мальчик, — ответил Гленарван. — Ты станешь настоящим мужчиной уже тогда, когда твои сверстники все еще будут детыми.
Гленарван, Паганель и Вильсон вышли из касучи. Было шесть часов вечера. Несмотря на полное безветрие, мороз сильно пощипывал. Голубое небо постепенно темнело, и последние лучи заходящего солнца озаряли остроконечные вершины горного хребта. Паганель захватил с собой барометр и, взглянув на него, убедился, что ртуть держится на уровне 0,495 миллиметра. Падение ртутного столба барометра соответствовало высоте в одиннадцать тысяч семьсот футов, следовательно, эта часть Кордильер была ниже Монблана лишь на девятьсот десять метров. Если бы в этих горах надо было преодолевать такие же трудности, какими на каждом шагу изобилует великан Швейцарии, если бы бури и метели ополчились на них, то ни один путешественник, конечно, не перевалил бы через мощную горную цепь Нового Света.
Гленарван и Паганель, взобравшись на порфировый утес, окинули взглядом горизонт. Они находились на самой вершине главного хребта Кордильер и охватывали взором пространство в сорок квадратных миль. Восточный склон шел отлого, по его откосам легко можно было спускаться, и пеоны скользили по ним на протяжении сотен туазов. Вдали продольные полосы камней и заносных валунов, оттесненные туда оползнями ледников, образовали огромные цепи морен. Солнце закатывалось, и долины Колорадо постепенно погружались в сгущавшийся сумрак. Освещенные солнечными лучами, один за другим, постепенно угасали выступы почвы, скалы, шпили, пики, и мало–помалу весь восточный склон Анд погрузился в тьму. На западе отроги горного кряжа, круто подпирающие боковую стену склона, были еще освещены лучами заходящего солнца. Ослепительное впечатление производили скалы и ледники, словно купающиеся в лучах дневного светила. К северу волнообразно спускался ряд вершин; незаметно сливаясь друг с другом, они образовали смутно терявшуюся вдали зыбкую полосу, так что глаз различал ее неотчетливо, словно линию, проведенную неумелою рукой. Но на юге зрелище было великолепное, и по мере приближения ночи оно становилось все величественнее. Внизу виднелась дикая долина Торбидо, над нею в двух милях господствовала гора Антуко с зияющим кратером. Вулкан ревел, словно чудовище, словно библейский Левиафан, изрыгая клокочущие пары, смешанные с клубами огненной сажи. Окружавшие его горы, казалось, были объяты пламенем. Град раскаленных добела камней, облака красноватого дыма, ракеты лавы — все сливалось в огненные снопы. Огромный луч света, поминутно возраставший, и ослепительное зарево заполняли своим резким отражением весь необъятный горизонт, и солнце, постепенно утрачивая сумеречный, едва брезжущий свет, исчезало во мраке, словно угасающее светило.
В импровизированных дровосеках — Паганеле и Гленарване — заговорило чувство художника; они, пожалуй, еще долго восхищались бы великолепной картиной борьбы огней земных с огнями небес, но менее восторженный Вильсон вернул их к действительности. Деревьев, правда, нигде не было, но, к счастью, скалы покрыты были тощим и сухим лишайником; им запаслись в изобилии, а также растением «льяретта», корни которого горят довольно сносно. Лишь только драгоценное топливо было принесено в касучу, как им немедленно заполнили очаг. Разжечь огонь было нелегко, еще труднее было поддерживать его. Сильно разреженный воздух содержал мало кислорода для горения — такое по крайней мере объяснение дал майор.