– Он должен быть там, в башнэ… – крикнул кто-то на ломаном русском.
– Он упали и больно расшиблис… Я знай, как оттуда падать…
У дьякона отросшая шевелюра стала на дыбы: ведь говорили про него! Они думают, что он впотьмах оступился и свалился в какую-то башню… «Но с какими целями вы ко мне идете?» – задал дьякон мучительный, безмолвный, правда, вопрос навстречу приближающейся группе. На вопрос немедленно последовал ответ голосом того же человека:
– Нам сказал: связать и покладит в башнэ… Ва, а веревка есть?…
– Есть. Есть… – ответило несколько голосов сразу. Потом тот же предусмотрительный голос:
– А еслы он будут стрэлять?..
– Пристрелить, как бешеную собаку… – ответил на этот раз кто-то на чистом русском.
Шлепая босыми ногами, дьякон пустился бежать в обратном от голосов направлении: ему так претили новые убийства.
То и дело натыкаясь на бугроватые стены, ногами попадая в горячие лужи, он пробежал недолго. Мучительная боль во всех частях тела и в разодранной коже скоро остановила его. В измученной душе напружилась волна негодования и возмущения:
– Почему я должен бежать, а не они, ну-ка?.. Разве я не сильней их?.. Я им сделаю предупреждение, если они не оставят меня в покое, тогда… о, господи…
Он разыскал в стене объемистую нишу и залез в нее. Голоса, за время его бегства совсем угасшие, скоро опять загортанили невдалеке.
– Он будут стрэлят – я знай… Вай, вай, он отчаянны чалавэкы…
– Господи, про меня говорит… – шептал дьякон. – Что я ему сделал?.. Откуда он меня знает?.. Где он меня видел?..
Обладатель голоса, произносившего слова чисто, без акцента и неправильностей, видимо, играл роль старшего. Ему часто приходилось подбадривать робких во тьме туземцев, в то же время чувствовалось, что и он сам порядочно трусит.
– С фонарями вперед… – сказал он, и в этот момент дьякон, выставив голову из ниши, увидел яркий луч света.
– Сто-ой. Сто-ой. Ну-ка?.. – внезапно заорал он. – Сто-ой во имя бога! Кто б вы ни были, сто-ой – иначе все до одного погибнете…
Сразу голоса смолкли и фонари потухли, но жидкая хлюпающая грязь указывала, что продвижение вперед имеется.
– Сто-ой, – снова прокричал дьякон, мучительно сознавая, что неизбежное – неизбежно.
Хлюпающие шаги продолжались…
Тогда он, протянув руку со своим оружием, повел ею несколько раз от одной стены хода к другой.
– Всс…всс… всс… – нежно просвистала палочка…
Раздирающие душу крики… зверские проклятия на двух языках… револьверные выстрелы… Потом мучительные стоны…
Дьякон для полного успокоения себя еще несколько раз поводил палочкой – стоны угасли… воцарилась могильная тишина. Лишь рокочущие звуки сверху говорили о какой-то страшной мести.
В первый раз за все время своего обладания палочкой он рыдал. Рыдал, прислонясь головой к бугристому камню, и тонко-жалостно подсвистывал исцарапанным носом.
Его страдания были безмерны, а измученная мысль не находила выхода. Бога он не хотел трогать, слишком хорошо зная из опыта длинных лет, что возлагать на бога надежды – занятие пустое и пагубное; другое дело, рекомендовать это пастве – паства платила за бога звонкой монетой. Кстати сказать, к существованию небесных сил он стал относиться двусмысленно: когда трусил перед «карающей десницей всеблагого», когда потихонечку проклинал, имея некоторую уверенность, что его проклятий никто ни на небе, ни на земле не услышит.
В последнее время, впрочем, он больше склонялся к первому, и все же в этот раз к «всеблагому» не обратился.
Но… его страдания были безмерны, а измученная мысль не находила выхода. Тогда горькая накипь его души претворилась в гнев. Гнев вылился на лишенный сознания предмет – на фатальную палочку.
– О, ты стерва… – тискал он в руке свинцовую головку. – Ты испортила мне жизнь… Ты сатанинское наваждение. Измышление сумасшедшего… Я тебя уничтожу. В порошок сотру. Развею на все четыре стороны… Ты – корень всех моих зол и страданий… О, дьявол, дьявол…
Но вместо того, чтобы привести в исполнение свою угрозу, он внезапно успокоился, в гневе разрядив скопившуюся реактивную энергию. Успокоился, и старое решение, бродившее в его душе в последние дни, оформилось твердо.
– Я должен удалиться от мира… уйти от людей… В мире ходят грех и скверны… Я должен очистить свою жизнь постом и покаянием… Палочку я где-нибудь зарою, чтобы она больше не служила источником смертоубийств и страданий… ни моих, ни кого бы то ни было…