– Хочешь? – обращается Иван к надувшемуся Павлу.
– Очень даже, – ледяным тоном отвечает тот.
– Первое, – отсчитывает Иван по пальцам. – У меня очень тонкое обоняние, от Павлушки же благоухает духами…
– Я вчера в парикмахерской был…
– Неправда, – говорит Иван, а Павел, как черепаха, которую ущипнули за хвост, втягивает голову в плечи. – Ты надушен не одеколоном, а именно духами: мой нос не проведешь… Из наших, конечно, никто не занимается этим делом, следовательно, твоя дама – из «благовоспитанного» общества. Из того же факта, что одежда твоя так напиталась ароматами, следует интимность вашего свидания. Затем… Снимите, Павел Никифорыч, с третьей сверху пуговки вашего френча черненький волосок. Он не ваш, ибо чересчур длинен.
Павел обнаруживает в указанном месте названный предмет, краснеет, пыхтит и вдруг разражается смехом – смех достаточно громок, но недостаточно искренен:
– Ха-ха-ха!.. Молодец!.. Беру свои слова обратно! Настоящий Шерлок Холмс – патентованный… Довольно! Молодец!..
– Нет, нет!.. – протестует Маруся. – Насчет интимности и низкого роста – ясно, а вот откуда «отшлифованные» ноготки?..
– Это сам Павлушка тебе скажет…
Смущенный Павел трет кисть левой руки.
– Царапается, черт, как кошка, – бормочет он.
– Ну-с, примемся за Марусеньку…
– Ну-ка, ну-ка, ого!..
Только что «Шерлок» запустил свои щупальцы на новый объект, как последний, сорвавшись со стула и уронив со стола нож, метеором мелькнул в дверь… Тррр-ты-ты-ты… – посыпались каблуки по лестнице… Ха-ха-ха!.. – вдогонку…
Уговорившись относительно завтрашнего дня, Павел ушел вслед за Марусей. Оставшись один, Иван почувствовал неприятный осадок в сознании. Что-то не по себе было. Стыдно было, вот что.
– Экий я дурак, – соображал он, – словно мальчишка, увлекся сыщицкими наклонностями… Да еще разоблачениями занялся, балда!..
И сейчас же, противореча самому себе, собрал осколки разбитого стекла, исследовал их тщательно, словно они ценились на вес золота, завернул в бумагу.
Так же тщательно осмотрел противоположную стеклянной двери стену. Потом разочарованно свистнул, не найдя никакой нити к загадочному происшествию.
Задумался и в таком состоянии просидел около часа, вопреки своей положительности и рассудочности.
Глава третья
Не оставалось и тени сомнения: палочка исчезла… Не клал он ее в шкап с книгами?.. Конечно, туда и положил… Но там ее не оказалось…
Перевернул комнату чуть ли не вверх дном… обыскал каждый закоулок – даже в туфли ночные заглянул – нет палочки, исчез детрюит.
Комната на ночь запиралась – дверь и теперь на крючке. Крючок массивный, через щелку его не откинешь.
Окно?.. – Окно открыто.
Волосы рвал на себе злополучный изобретатель; ломал пальцы в непроходимо-черном отчаянии… В глотке загорчило от спазмов… Заскочили глаза внутрь, втянув кожу темными кругами…
Что делать?! Последние гроши истрачены… Нет больше урановой руды. Перебиты-исковерканы химические приборы. Детрюит рождался в муках и, появившись на свет, уничтожил все, что способствовало его рождению.
Выскочил из комнаты…
Дьякон ушел в Наркомпрос, дьяконица – на исходящий-входящий, – перевалило за одиннадцать утра.
Выскочил на двор, потом за ограду, на улицу… И без шапки, с расстегнутым воротом, помчался вниз по Никитской…
Куда? Куда?
Прохожие шарахались в сторону. Мальчишка-моссельпромщик свистнул вдогонку через пальцы. Милицейский хотел остановить, но передумал, махнув рукой. Лишь шершавая собачонка с пронзительным лаем назойливо увязалась вслед, пытаясь тяпнуть за ногу…
С налитыми кровью глазами обернулся на полном ходу к ней:
– Р-р-р-разрушу!!.
Вначале было занятно: большой лохматый человек с исцарапанным лицом, в протертых брюках студенческих, атаковывал маленькую шершавую собачонку, хрипло вопя: р-р-разрушу! – а та, играя, отпрыгивала, безостановочно лая и взвизгивая от удовольствия…
– Папа, смотри, пьяный…
Обыватель с брюшком потащил сына на другую сторону:
– Нет, детка, это – сумасшедший…
Три дня и три ночи пропадал дьякон. В первый день и в первую ночь мучилась дьяконица Настасья. Ворочалась на пуховой перине и, давя клопов на стене, догадывалась, почему ушел муж:
– Это потому, что я Митеньку при нем нежно обозвала, когда он ранился…
Вздыхала и делала вывод:
– Господи, жуть-то какая! Ни одного мужчины в доме!..
На второй день, заплевав губы шелухой от подсолнухов, тараторила легкомысленно в палисадничке при лодыре Полувии: