– Уф… задали они мне пару, – отдувался Безменов, связывая бандитов их же веревками.
Когда он седлал лошадей, намереваясь на них доставить пленников в Сухум, затрещал валежник и на всех парах к водопаду прорвался сквозь папоротник красный, потный и задыхающийся Митька Востров. Он ничуть не удивился, завидя друга, пребывающего в добром здравии.
– Я слышал выстрел!.. – тревожно выпалил он, кося глазами без зазрения совести и не замечая поэтому связанных бандитов.
– Да, выстрел был, – откровенно сознался рабфаковец и улыбнулся на потешного друга, – вот и след… – Он показал на кровавую полосу на своем темени и струйки крови на лице.
– Вульнус капитис касатикус! – воскликнул Митька озабоченно и полез в сумку за бинтами.
– Что сие означает? – спросил Безменов, делая испуганное лицо. – И на каком наречии?..
Митька, роясь в сумке, отвечал торопливо:
– Вульнус капитис, – это значит рана головы, а касатикус – касательная… первые два слова – по-латыни, а последнее, извини, я уже сам придумал… забыл, как по-латыни «касательная»…
Он нашел, наконец, бинт и на покорно подставленную голову рабфаковца мигом надел марлевый шлем. Потом он заметил вздувшийся чудовищно сустав друга и, как тот ни сопротивлялся, немедленно разрезал ему всю штанину.
– Почему бы не снять? – протестовал рабфаковец.
– Нельзя, – безапелляционно отвечал врач. – Эсмарх и еще Шперлинг и масса других советуют всегда разрезать одежду вокруг пораненного места… Нельзя, друг, терпи…
Обследовав распухший сустав, он воскликнул, и в этом восклицании рабфаковец учуял вместе с испугом большую долю профессионального восхищения:
– Какое громадное «дисторзио»!..
– Опять что-нибудь «сам придумал»? – печально отозвался рабфаковец, ужасаясь видом своей ноги.
– Нет, это чистая латынь, и значит она «растяжение»…
– Но зачем жарить по-латыни, когда гораздо понятней по-русски? – возразил рабфаковец, кривясь от исследований врача.
– Нельзя, друг, – снова отвечал тот, – где это видано, чтобы болезни назывались по-русски? И никто лечиться не станет…
– Ерунду мелешь!.. – энергично произнес рабфаковец, но чтобы не раздражать врача, и без того слишком интенсивно манипулировавшего с суставом, он не развил своей мысли дальше.
Митька положил на распухший сустав примочку из свинцовой воды – аква плюмби, пояснил он – и изрек, важно склонив голову набок:
– Извольте лежать в постели. Начать ходить можно только через две недели, иначе на всю жизнь останетесь хромым…
В это время подле него раздался стон.
– Я так и знал! – досадливо воскликнул врач. – Стоит мне вынуть врачебную сумку, как больные начинают сыпаться горохом… Кто следующий?..
Он перевел взгляд в сторону и вскочил с вытаращенными глазами.
– Что!? Что!? Что-о? Друзья-приятели?! Бандиты?! Сидорин и Аполлон прекрасный! Кого я вижу? Вас ли?!.. Ах-ха-ха-ха! Как поживаете, голубчики?
– Сволочь большевистская!.. – в ответ крикнул очнувшийся Сидорин.
– Сволочь большевистская? – переспросил Митька. – Это звучит гордо… Благодарю… – и потом, сдержав свои восторги, серьезно обратился к рабфаковцу: – Что ты намерен делать с ними?..
– Если бы это было года три назад, – отвечал тот со вздохом, – я поставил бы их вот к этой скале… а теперь их придется доставить в город…
– В город?.. Это далеко… Разреши, я им вскрою внутренности, повторю анатомию…