Как над той землей, за тем за красным занавесом,
Разудалая одна — со сна выламывалась!
Выходи, заря, с ковшом, с шириной, с брагою,
Провожай меня, орла, за сини зá горы!
Должно, паренек
До купцов не дорос,
До купцов не дорос,
Цельну кучу растрёс!
. . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . .
И с повозочки
— Ступ — братья.
«Хорош возок», —
Ему — старшой.
— И — конь резóв! —
Ему — второй.
А третей: . . . . . . . .
— А по мне седочка не стоют!
— Смелей, сокóл! —
Ему — старшой, —
Как станет ствол
В лесу — сплошной,
Не сказавши дурного слова:
«Вспомяни», говори, старшого!
— Смекай, ерой! —
Ему — второй, —
Как где гора
Сошлась с горой,
— Расступись, говори, хоромы!
Поклонись, говори, второму!
— Смекай, огонь! —
Ему — третёй: —
Как станет конь
Шалить речной,
— Ошалел, скажи, дурень! Долу! —
Не страми, говори, Николу!
Старшой один
Тут держит речь:
— Как весь товар
Свой сбагришь с плеч —
Поспрошай у хромца-культяпки
Старичка в островерхой шапке.
Поклон тебе, скажи, от трех,
От трех купцов,
Скажи, братьёв,
А я сам, говори, тот хлопчик,
Что — живьем обдери — не взропщет!
На все дела,
Ори, горазд!
Он кувшинок
Тебе подаст,
Чиста сéребра — день аж Божий!
Голубочек вверху посожен.
Ты отдарить
Не смей — казной.
Тройной поклон
Клади земной,
— Благодарствуй, . . . . . .
От всея от Руси . . . . . .
Хошь тот кувшин
И прост на взгляд —
Чтоб пуще глаз
Тебе был свят,
Да сам не пытай — смотри-ка! —
Что в нем там за богатство скрыто.
— Блюди закон!
Ему — старшой.
— Не льстись на жен!
Ему — второй.
А третёй: — Не крушитесь, братцы!
Выше прочих запишут в святцы!
— Взрастай, Егор!
Ему — старшой.
— Крепчай, Егор!
Ему — второй.
А третёй, с ласкотой суровой:
«Наклонись ко мне нá два слова!
Как уж в колыске
Нам не спать,
Так наша жизть
Не хочет вспять, —
Так уж знай, дурачок мой прóстый,
Что третёму-то — в сердце врос ты!»
— Прощай, Егор!
Ему — старшой.
— Прощай, Егор!
Ему — второй.
А третёй-то — мороз, знать, тронул!
Ни словца не сказать третёму.
* * *
Уж миновал проселочек,
Привстал, оборочается:
На бугорку три елочки
Седатые — качаются.
Качаются — прощаются.
Старшая — как перстом грозит,
Вторая — как поклон творит,
Меньшая — как крестом хранит.
Серафим-Град
Но не слышит Егор. От круглых
Щек — весь цвет отошел Егорьев.
На холмах крутобоких, смуглых
Дивный град предстоит лазорев.
Не рабочьей рукою поднят,
С изначального веку — сущий,
Трудолюбием рук Господних
Прямо с облака нáземь спущен.
И стоят колокольни в звоне,
И летят колокольни в зорях.
И не вам, мятежи да войны,
Дивный град сокрушить…
Вздохнул Егор: «Ох град мой, град!»
Как с корнем вырывает взгляд,
На сапожки глядит: как стёклы!
Что за диво такó: просохло!
Вместо рек-морей — ручейки журчат,
Ребятьём — на звон — вперегон спешат.
— Мы спешим, Егор, в Серафим-от-град!
Поспешай, Егор, в Серафим-от-град!
Тут как ступит Егор шажочек:
Невтерпеж — разуваться хочет!
А как дважды ступнул — мурава пошла рость,
А как третий ступнул — виноград сладкий гроздь.
С три шажочка еще протопал —
В воротáх уж стоит — как вкопан.
Взглянул — да как обмер!
Спроста, сгоряча — словно луч цветаст,
Павлиний хвосток глазаст.
Уж, знать, маляр малевать горазд:
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И лаком и златом,
Не мазь — а ласканье!
И все воротá-то —
Глазками, глазками.
Уж с энтою вохрой — и кровь не спорь!
Аж звоном звенит лазорь!
Чай, каждый мазочек
Обдуман, обсмыслен,
И в каждый глазочек
Угодничек вписан.
Уж энтот маляр малевать храбрец:
Аж криком кричит багрец!
Уж насожено — конца нет!
Всех как есть пристроил!
Все окошечки с жильцами,
А одно пустое.
И, вздохнув, Егорий — волку:
«Каб не вид наш серый,
Хорошо б, браток, светелку —
Ту занять-фатеру!»
А волчок ему погудкой
Жалобной, завистной:
«Всяку рвань-вписал-ублюдков,
Я один не вписан!
И … хорош, . . . . . .хорош,
И … хорош, — только я не гож!
Впущай, орет!
Встречай, орет!
Кто здесь ключарь,
Орет, впущай!»
«Не то, орет, култышка,
Всем божененкам — крышка!»
Как скважениночка в стекле,
Тихонько ключ пропел в замке,
Стена зашевелилась,
Калиточка раскрылась.
В нее — седая борода,
Должно что локоточка с два
На свет глядит . . . . . . . .
— Кто здесь, ворчит . . .?
Да взглянет как — калиткой хлоп!
Да штоб тебя, ворчит, да штоб!
Туда ж, ворчит, извольте ж:
В штанах — а морда волчья!
— Да мы ж, ему Егор, от трех,
От трех купцов . . .братьёв.
А волк: «Делов по горло:
За кувшинком приперли».
. . .ключарь: «Куды хитер!
А звать-то как тебя?» — Егор.
— А дальше как, для чести?
— Никак: Егор — и весь тут.
Смекнул привратник: — Стало — тот!
Ну, говорит, свободен вход.
Кивоты покачнулись,
Вороты распахнулись.
Шагнул Егор, а тот: «Нет, брось!
Ты, говорит, входи, будь гость!
А энтот пусть почахнет, —
У нас, брат, не волчатник!»
— Ну што ж, ему Егор, как хошь!
Как хошь, а без него не вхож!
Особняком без куму
Хошь в рай зови — наплюну!
. . .ключьми ключарь.
— Ох ты . . .ворчит, бунтарь!
Быть за тебя — проборке! —
И — настежь — обе створки.
И — настежь распахнувши взгляд —
Грядет Егорий в Град.
* * *
Шагнул — да как отпрянул!
Река катит [кипит] огниста.
Вал грозовой, багряный,
Рев, гром, блеск, жар неистов.
Глядит: нечеловечья
Река, — ну пламем пламя!
А по воде навстречу
Солдат идет с крылами.
Да на Егорку: — Кто таков?
— Я, говорит, от трех братьёв,
Их паренечек присный,
За кувшиночком прислан.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Да вдруг как гаркнет: «Нá кра — уллл!»
Вся хлябь стойком, вся рыба
В реке хвостами дыбом.
На бережок ступнул на край
И шпорами ……: — Смекай! Слушай команду.
За твой за нрав за прóстый
Переведу без мóсту.
Как будем пламя посерёд,
Такой уж вой пойдет и рев —
Закаменей, как башня.
Оглянешься — шабаш нам!
Теперь вторая будет стать:
Воды ручищами не брать.
У ней состав такой уж:
Обмочишь — не отмоешь.
А третий мой, смекай, приказ:
Какая б ужасть ни стряслась,
Словцом — прошу покорно! —
Не выругайся черным!
О бережок-притопнул-край,
Коленочку согнул: «Седлай!»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Запамятуешь — . . . . . .!
* * *
Вал горбовой, верблюжий,
Дых огневой, угарный.
Сидит Егор на службе
Верхом, а волк — на парне.
Так Троицей святой и прут:
Солдат-крылат, Егор и плут,
Среди волны багровой —
Уродом трехголовым.
Сидит Егор — и сам не рад:
Что за солдат такой крылат?
Что за река ведьмиста?
Что за вода пениста?
А волк-то вторит шепотком:
«Добро б с хвостом, — а то с крылом!
А где таки берутся?
Что за страна нерусска?»
Все круче вал, все пуще вой,
Уж полдороги за спиной.
Вдруг как взревут, завóпят:
— «Нe доверяй! Потопит!»
Молчит Егор, не дует в ус,
Надвинул на глаза картуз.
(Эх, завралась, бесовка!
Еще и нет — усов-то!)
Как сквозь войну-идут-сквозь строй,
Уж полпути прошли с верстой,
Вновь рев тысячеустый:
«Остерегись! Упустит!
Не по волнам шагаешь, — стой!»
Сорокоустовой тоской
Вся хлябь взмелась, не валом
Вал — пропадом-провалом!
А путь-то — в те поры — свершен.
Уж до земли — аршин с вершком.
Вдруг крик такой унылый:
— Оборотись! Поми — и — луй!
Пилами пилют!
Вилами колют!
Иглами очи
Выколоть хочут!
Как обернется простота!
Чуть-што башки не сшиб с винта!
Картуз с башки, черт-дьявол — с уст,
Сам в воду, добывать картуз!
Тут бы и шах ему и мат,
Каб не солдат-таков-крылат
Без всякого усилья
Не подхватил на крылья.
А тот, картуз [кулак] прижав к груди:
«Куда сказал — туда веди!
Нет для меня величья,
Коль кто на помощь кличет».
Ворчит солдат: «Ишь, лоботряс!
Все три статьи наруш