олено согнул,
Как пригнушись, чтоб не слышал никто,
Сотворила ему речь на ушко.
* * *
И еще-то мы прибавим к сему,
Как все слезки до единой ему
Сцеловала — ровно брат-ей-жених —
С карих ласковых очей дорогих,
Как все жилы напружились на лбу,
Себе в кровь как закусила губу.
Как по сходням взошла
Стопудовой пятóй,
Как прах с ног отрясла,
Как махнула рукой.
Полк замертво свалился пьяный.
Конь пеной изошел, скача.
Дух вылетел из барабана.
Грудь лопнула у трубача.
* * *
«Что за костер это мчится в степях синих вод?»
— То сваму счастью навстречу красотка плывет.
«Кто ж у ней славно так правит рулем-кораблем?»
— Море им правит, так вóт он и прет напролом!
«А под шатром-то, с лицом-то как шар золотой,
Что там за Воин — за Ангел — за Демон такой?
Каску хвостатую ветр ему сшиб набекрень,
Ростом-то — башня, в плечах-то косая сажень!
В хладной пучине, чай, крестит купецкую тварь?»
— Мчит на смотрины, а имя ему — Дева-Царь.
«Как это?» — Так это! — «Что ж за краса без косиц?»
— Кос всюду досыта! А светлолиц, круглолиц, —
Солнцу на ревность! — «Уж больно плечá высоки!»
— А поясочек-то! Перстень берет в пояски!
Спорить-то нечего! Каб не свобода-душа:
Кабы не плечики — вся б в перстенечек прошла!
Так, почаевничав позавчерашним хвостом,
Спор-заводили-беседу акула с китом.
* * *
Отдыхает зыбь-красотка
От ночи своей от ндравной.
Идут ровно, идут славно,
Идут славно, идут ходко.
Словно месяц в полнолунье —
Звон собой все море занял.
Струнки, струнки-говоруньи,
Жилочки мои бараньи!
Лежит Царский сын на спинке,
Гусельки зажал любовно,
Ходят пальцы без запинки,
Ходят славно, ходят ровно.
В чудный час передвосходный
Мой совет тебе — кто б ни был!
Меняй страстный путь на водный!
Бросай бабу, — иди к рыбам!
Говорят: яд рыбий горек,
Говорят: яд бабий — тоже!
Да по крайности не спорит,
Как с нее сдираешь кожу!
Бабе: дура! она: рóдный!
Ты ей в рыло, она: милый!
Не теряй на подлость силу
В чудный час передвосходный!
Эх вы, царские сыночки!
Эх мы, сосны-чернолесье!
— Ни денек тебе, ни ночка,
Ни заря тебе, ни месяц.
Ни корабь тебе, ни зыбка,
В ней ни муж тебе, ни дева,
Ни гармонь в pyкax, ни скрипка,
Ни те вправо, ни те влево…
Вдруг как вскочит корабь-лодка,
Как припустится с прискоком!
Уж не ровно, уж не ходко:
Идут скоком, идут боком.
Уж такая дурь да дикость,
Новгородское аж Вече!
«Ну-кось, дядька, погляди-кось:
Ай корабь какой навстречу?»
Отвечает тот, осклабясь:
(Дух учуял Царь-Девицын!)
«Ни в волне мозгов, ни в бабе!
Стало — нечего дивиться.
В море плыть — не землянику
Брать, аль в шахматы-бирюльки!
То — корабь тебе, то — люлька!
Лучше песню затяни-ка».
Тот поет, а рев вокруг-то:
Точно львица с львом сцепилась!
Привстает гусляр по грудку:
«Что за притча? Ай взбесилось?
До зари-то, глянь, час цельный,
А волна-то, глянь, — кровь-кровью!»
— Пой, сыночек, на здоровье! —
«Нет уж, — не до колыбельной!»
Хлябь-то тигрой полосатой:
Вал пурпурный, вал червонный…
— Спи, сыночек, час-то сонный!
— «Нет уж, дядька, не до сна тут!»
Хочет встать, а тот булавку
Ему в шиворот — как вгонит!
Хочет встать, а сон-то клонит,
Как ягненочка на травку,
Как купца валит к прилавку…
Спит…
Тут как вздрогнет жук навозный,
Раб неверный, тварь иудья:
С кораблем-челном — грудь с грудью —
Жар-Корабь стоит, гость грозный.
* * *
То не солнце по златым ступеням —
Сходит Дева-Царь по красным сходням.
Под военной да под веской стопой
Чуть не треснул весь челнок скорлупой.
Руки в боки — ровно жар-самовар!
Зычным голосом речет: «Где гусляр?»
Дядька в ножки ей — совсем обопсел!
Аж по-пёсьему от страху присел.
Д’ну по доскам башкой лысой плясать!
Д’ну сапожки лизать, лоснить, сосать!
Д’как брыкнёт его тут Дева-Царь по башке:
«Что за тля — да на моем сапожке?»
Д’как притопнет о корабь каблучком:
Дядька — кубарем, в волны — ничком!
«Будешь помнить наш сапог-леденец!
Где гусляр — сын царский — знатный певец?»
Шипом-свистом тот с коленочек: — Спят-с!
«Я б за свист тебя змеиный — да бац
По щеке — да вот боясть-то какá:
Змеем-гадом провоняет рука!
— Тише, волны, синеморская рать!
Голосочку мне сваво не слыхать! —
Где ж он?» — Духом вам представлю всю суть, —
Лишь изволите коленку согнуть! —
Смотрит: нé шелк-янтарь — мусор-товар:
На дне — с гуслями в обнимку — гусляр!
Взглянила — д’как расхохочется!
В ладошечки — д’как всплеснет
«Я-чай, еще в пеленки мочится,
Пустышечку еще сосет!
Без перстня, без попа, без венчика,
Ну, было мне о чем тужить!
Не думала я себе младенчика
От взгляду одного нажить!
Забыла я тебе пеленочек, —
Прости меня за недосмотр!
Смотрю-ка на тебя, миленочек:
Смотрины-то смотреть — не смотр!»
И водит всё —
По бровочкам,
По лобику
Рукой.
«Молоденький!
Да родненький!
Да плохонький какой!
В серебряном нагрудничке,
И кольчики занятные.
И ничего, что худенький, —
На личико приятненький».
Сгоняет муху с бровей,
Равняет руку с своей.
«Как суха корочка!
Как есть — без мякиша!
Твоя-то — перышко,
Моя-то — лапища!
И каждый пальчик-то
Как царь закованный!
А моя — черная
Да бесперстнёвая!
Твоя — ковры расшивать,
Моя — дубы корчевать».
И к люботе припав
Лбом смуглым сводчатым —
По волосочкам-то
Да по височкам-то…
«Твои-то тонкие,
Лен — волосенки-то!
А мои — конские,
Что струны — звонкие!
Дай, вошку поищу,
Головку почешу.
Уж такого из тебя детину вынянчу,
Паутинка ты моя, тростинка, шелковиночка!»
И гласом гневным вдруг:
«Ох, старый змей-паук!
На живодерню гож:
Дурной уход ведешь!
Чай, по снегам водил
Ступнями босыми,
Поил не дóпьяна,
Кормил не досыта…
— Тонее тросточки!»
А дядька-хитростник:
«Были бы косточки, —
Мясцо-то вырастет!
Что ж, что весом плох, зато стройнее сосенки!
По плечо тебе, небось, — такой высоконький!»
Та грудочкой склоняется,
Тот ручкой заслоняется, —
Чтоб солнышко ему, должно,
Личика не нажгло.
— Гляжу, гляжу, и невдомек:
Девица — где, и где дружок?
Ты расплетись, верéвьице!
Где юноша? Где девица?
Тóт юноша? — лицом кругла,
Тóт юноша? — рука мала:
Одной косы две плёточки,
Две девицы-красоточки.
Да больно вид-то их таков, —
А ну-ка двое пареньков?
Тóт девица? — глядит насквозь!
Тóт девица? — коленки врозь!
Одной руки суставчики,
Два юноши-красавчика.
Чтоб не испортил нам смотрин
Неверный разум наш Фомин. —
Где царь не приложил печать,
Там надо нáдвое решать:
Кто сам с косой да в юбочке —
Тому пускай — два юноши.
Кто вокруг юбок веется —
Тому пускай — две девицы.
А нý как зорче поглядим —
И вовсе все обман один,
И вовсе над туманом — дым,
Над херувимом — серафим?
Спим…
* * *
И ладит, и гладит,
Долг девичий плóтит.
Ресницами в самые веки щекотит.
Чай, синие очи-то,
Как пó морю плыть!
И видеть-то хочется,
И жалко будить.
Над ухом аукает:
«Жених мой! — Ау!»
На грудке баюкает
Добычу свою.
«Спи, копна моя льняная,
Одуванчик на стебле!
Будет грудь моя стальная
Колыбелочкой тебе.
Сна тебя я не лишаю,
Алмаз, яхонт мой!
Оттого что я большая,
А ты — махонькой!
Что шелка — щека,
Что шелка — рука!
Ни разочку, чай, в атаку
Не водил полка.
Спать тебе не помешаю,
Алмаз, яхонт мой!
Оттого что я большая,
А ты — махонькой!
* * *
Что за дивный твой за сон за такой?
Дай-ка взбрызну да водицей морской!
— Держись, дружок хорошенький!» —
Берет воды пригоршенку:
«Тебе для раза первого
Твой сонный грех прощу!
Чтоб крепло тело бренное,
Морской водою пенною —
На подвиги военные
Младенчика крещу!
Чтоб светлым встал, чтоб век не спал,
Одним своим речением,
— Морским своим крещением —
Младенчика крещу!
Чтоб цельный полк поклал перстом,
Чтоб первый гром пред ним ползком,
Чтоб Деву-Царь согнул кольцом —
Младенчика крещу!»
* * *
То не тучка молодая
Лен кропит:
То дружочка — дорогая
Водой плещет, поливает,
А он спит.
На лице его из воску —
Как серебряная россыпь,
К