ка — подковой
Висит из yшкa..
(Живого такого
Напеть бы дружка!)
Ох, взор его синий!
Роток его алый!
«Глянь, чтой-то пучина
Пошаливать стала!»
— В сочельник крещенский,
Что ль, парень, рожден?
У баб деревенских,
Что ль, врать обучён?
«Да нет, старина!
Ровно мóрок какой-то.
Гляди, — не волна уж:
Гривастая тройка!»
— Ври, дурь-ты-деревня,
Лещу да ершу!
Дай, лучше-ка гребнем
Копну расчешу!
«Врешь, совья ты старость,
Подземная шахта!
Что там за Царь-Парус
Встает на водах-то?»
— Не видишь глазами, —
Гадай на бобах!
Я, что ли, хозяин
На грозных водах? —
* * *
Глаза-то всё шире,
А змейка-то колет…
— Спи, свет, спи, соколик! —
Уж руки как гири,
Уж ноги как гири,
Лоб налит свинцом…
Не пить ей в трактире
Чайку с молодцом!
Но спорит, но всю свою мощь собирает,
Не пальцами веки себе разрывает…
Качнется — очнется: «Ой сплю, невтерпеж!»
Какой уж, какой тут любовный крутёж!
Красный загар,
Меченый лоб.
«Дядька, пожар!»
Закрылся глазок.
Ручку разжал,
Звякнул серьгой.
— Дядька, пожар! —
Закрылся другой.
Так и спит с последним криком,
С ротиком полуоткрытым.
* * *
Весь кафтан-ему-шнуровку
Расстегнула на груди.
Держит сонную головку
На полвздоха от груди.
Дышит? — Нет?
Дышит? — Да?
Наклонила лик сусальный
Над своей грудною сталью:
Есть ли, нет ли след вздыхальный?
Да, надышан круг!
Да!
Радость — молнией
В глазах, — зóлотом!
Радость — молнией!
Горе — молотом!
«А если уж жив он, —
Чего ж он лежит-то?
А если уж дышит, —
Чего ж он не слышит?»
Бог пó морю ветром пишет!
Брови сильные стянув,
Взор свой — как орлица клюв —
В спящего вонзает.
Весь из памяти — букварь!
Растерялась Дева-Царь,
Что сказать — не знает.
В грудь, прямую как доска,
Втиснула два кулачка:
Усмиряет смуту.
— Ох, лентяй ты наш, лентяй!
И от пушечного, чай,
Не вздрогнет — салюту! —
Как бы листвой
Затрёсся дуб.
Как пес цепной
Смех — с дерзких губ.
«Агу, агу, младенец!»
Хохочет, подбоченясь.
Всё — как метлою замела!
Всё — как водою залила!
Гляди: сейчас — грудь лопнет!
Все корабли потопнут!
— и —
Молча, молча,
Как сквозь толщу
Каменной коры древесной,
Из очей ее разверстых —
Слезы крупные, янтарные,
Непарные.
Не бывало, чтоб смолою
Плакал дуб!
Так, слезища за слезою,
Золотые три дороги
От истока глаз широких
К устью губ.
Не дрожат ресницы длинные,
Личико недвижное.
Словно кто на лоб ей выжал
Персик апельсинный.
Апельсинный, абрикосный,
Лейся, сок души роскошный,
Лейся вдоль щек —
Сок преценный, янтарёвый,
Дар души ее суровой,
Лейся в песок!
На кафтан его причастный,
Лик безгласный — кровью красной
Капай, смола!
Кровью на немую льдину…
— Растопись слезой, гордыня,
Камень-скала!
* * *
А уж под сталью-латами
Спор беспардонный начат:
— Чтó: над конем не плакала,
А над мальчишкой — плачешь?
Вихрь-жар-град-гром была, —
За всё наказана!
Войска в полон брала, —
Былинкой связана!
Войска в полон брала,
Суда вверх дном клала,
А сама в топь брела —
Да невылазную!
Кулаком славным, смуглым
Лик утирает круглый —
Наводит красоту.
Лик опрокинула вверх дном,
Чтоб солнце ей своим огнем
Всю выжгло — срамоту.
«Его Высочеству приказ:
Что в третий и в последний раз
Зарей в морскую гладь
На гусельный прибудем зов.
Прощай, Гусляр! До трех разов
У нас закон — прощать».
Всей крепостью неженских уст
Уста прижгла. (От шейных бус
На латах — след двойной.)
От сласти отвалилась в срок,
И — сапожок через борток —
В дом свой морской — домой.
* * *
Еще сталь-змея вороток дерёт,
А целованный уже вздрогнул рот:
Не то вздох, не то так, зевóта,
А всё, может, зовет кого-то…
Допрежь синих глаз приоткрыл уста:
— Эх, и чтоб тебе подождать, краса!
И не слышал бы ветер жалоб:
Целовала б и целовала б!
Оттого что бабам в любовный час
Рот горячий-алый — дороже глаз,
Все мы к райским плодам ревнивы,
А гордячки-то — особливо!
* * *
Потягивается, подрагивает,
Перстами уста потрагивает…
Напрасно! И не оглянется!
Твое за сто верст — свиданьице!
А дядька-то шепчет, козлом пляша:
«Должно быть, на всех парусах пошла!
Не всё целовать в роточек…
Давай-ка свой вороточек!»
* * *
Синей василёчков,
Синей конопли
На заспанных щечках
Глаза расцвели.
«Эй, старый, послушь-ка:
Вот сон-то приспел!
Как будто кукушку
Я взял на прицел!
Пусть зря не тоскует!
Зажмурил глазок…
И слышу — кукует:
До трех до разов».
— То не пташечка-кукушка
Куковала,
То твоя подружка
Тосковала.
Как под бурею ночной стонут снасти…
Да уж спать-то ты у нас больно мастер! —
«И вижу еще я, —
Речет сам не свой, —
Что плачет смолою
Дубок молодой.
Ветвями облапит
Как грудку-мне-стан,
И капит, и капит
Слезой на кафтан».
— Нет, Царь Лебединый,
Не дуб, не смола:
То спесь-ее-льдина
Слезой изошла. —
«И снится мне, — молвит
(Сам губочки трет), —
Что красное солнце
Мне — яблочком в рот.
Да так вот, с поклоном:
Испробуй, лентяй!»
— Царя Соломона
На сон почитай. —
Тот вздохом туманным:
«Дай сон доскажу!
За перст безымянный
Прикован — лежу.
Ай к смерти? Ай к свадьбе?
Скажи, не мытарь!»
— Эй, спать бы и спать бы
Тебе, государь!
От бабы Иосиф-то
Нагишом, — берегись!
На женском волосике
Не один уж повис! —
Не внемлет Царевич дурной ворожбе,
Сам нежную руку целует себе.
«Гадай хошь на картах,
А хошь — на бобах!
Хошь вороном каркай, —
Всё сласть на губах!»
Ты бренчи, Гусляр, задай нам пиру-звону!
Синь-то водная — что синькой подсинёна!
Исполать тебе, Царь-Буря, будь здорова!
Рот у мальчика — что розан пурпуровый!