Закулисы*
Впервые: Как мы пишем. Л.: Изд-во писателей в Ленинграде, 1930. С. 29–44 (без заглавия). Лица. С. 259–274. Печатается по первой публикации.
Статья написана для сборника «Как мы пишем», который, очевидно, был задуман самим Замятиным, наметившим и состав авторов сборника. Для участия в нем было приглашено тридцать известных писателей того времени, им были разосланы анкеты с просьбой ответить на вопросы, связанные главным образом с технологией и в незначительной мере психологией их творческой работы. Например: составляется ли предварительный план и как он меняется? ставите ли себе какие-нибудь музыкальные, ритмические требования? какие ощущения связаны у вас с окончанием работы, и т. п.
Издательство разослало писателям приглашения. О своем участии в этом предприятии, в частности, Замятин сообщил в письме Андрею Белому 12 июля 1929 г.: «Сборник, о котором Вам пишет издательство, – моя затея» (цит. по: Замятин Е. Сочинения / Сост. Т. В. Громова, М. О. Чудако-ва; Послесл. М. О. Чудаковой; Коммент. Е. В. Барабанова. М., 1988. С. 572).
А. Ю. Галушкин в комментарии к своей публикации статьи в сборнике «Я боюсь» указывает на источники, подтверждающие участие Замятина в формировании состава сборника (с. 319).
В связи с усилившейся в конце 1920-х – начале 1930-х годов кампанией поисков классовых врагов во всех сферах общественной жизни (такими врагами в области литературы были названы Б. Пильняк, П. Романов, многие другие) ретивые критики не могли обойти своим вниманием и сборник «Как мы пишем», хотя, казалось бы, он был посвящен проблемам литературного труда, но отнюдь не политики или идеологии. Больше всего досталось в очередной раз Замятину, которого напостовские и рапповские деятели давно уже облюбовали как удобную мишень.
Достаточно привести весьма типичный отзыв Г. Бояджиева: «Разве тут не видна бессильная злоба классового врага, который, разыгрывая из себя высокого жреца искусства и великого мастера, презрительно поплевывает на марксистскую критику да и вообще на всю общественность. <…> Замятин – до конца проявившийся классовый враг, борьба с ним, с влиянием его произведений и главным образом с распространением его метода должна занимать главенствующее место на общем фронте борьбы с буржуазной литературой, а борьба эта неизбежно заострится в связи с резкой дифференциацией „попутчиков“ на союзников и врагов» (Союзник или враг // На подъеме. Ростов-на-Дону, 1931. № 6. С. 167).
…чаще мы – андрогины… – Андрогин – то же, что гермафродит, то есть существо, в котором соединены мужские и женские половые органы. Здесь, разумеется, Замятин употребляет это понятие в переносном смысле, имея в виду способность художника творить без внешнего толчка, как бы из самого себя. На эту особенность творческого процесса обращали внимание многие писатели, композиторы, живописцы (значительное место уделил этой творческой способности Пантелеймон Романов в своей неопубликованной книге «Наука зрения» и в дневниках), что подтверждает некоторые общие принципы процесса художественного творчества.
…пьесы Гоцци и кое-что из Гольдони… книги Росинского. – Карло Гоцци (1720–1806) – итальянский драматург, автор пьес-сказок, в которых использованы фольклорные мотивы и принципы комедии дель арте (комедии масок), с типажами, переходящими из пьесы в пьесу, с наличием импровизации. Наиболее известные пьесы: «Любовь к трем апельсинам» (1761), «Король-олень» (1762), «Турандот» (1762).
Карло Гольдони (1707–1793) – признанный создатель итальянской национальной комедии; автор 267 пьес, наиболее известны: «Слуга двух господ» (1745), «Хитрая вдова» (1748), «Трактирщица» (1753).
Дмитрий Александрович Ровинский (1824–1895) – русский государственный деятель, юрист, историк искусства; один из инициаторов введения мирового суда и суда присяжных. Автор многочисленных книг по отечественному искусству: «Русские народные картины» в 5 томах, атлас с 1780 картинами, «Подробный словарь русских гравированных портретов» в 4 томах (700 портретов) и др.
Чтобы войти в эпоху Атиллы… – Аттила (именно таково традиционное написание имени предводителя гуннов) возглавлял союз племени гуннов с 434 г. (умер в 453 г.). Совершил опустошительные походы в Восточную Римскую империю (443, 447–448), Галлию (451). При нем гуннский союз племен достиг наивысшего могущества.
Несколько исказив принятое написание имени предводителя гуннов, Замятин, видимо, стремился к тому, чтобы его героя не отождествляли полностью с историческим лицом.
…мой товарищ по студенческим годам Я. П. Гв. – Имеется в виду Яков Петрович Гребенщиков (см. о нем настоящ. издание, т. 1, с. 601).
…отсюда его болезнь – хронический анапестит… – Анапест – в силлаботоническом стихосложении – трехсложная стопа, в которой за двумя неударными слогами следует ударный слог. Замятин имеет в виду то, что некоторые произведения Белого написаны ритмической прозой с использованием принципа анапеста.
Он стал прежним, таким знакомым Кемблу. – В комментарии Е. В. Барабанова (Замятин Е. Соч. М., 1988. С. 575) приводятся два фрагмента из рукописи, которые не вошли в опубликованный текст статьи:
«За дверью комнаты – шаги, возня, я просыпаюсь. Еще темно, через щель под дверью – свет, острый, как нож. Я слышу железный лязг ключа в замке. И от этого лязга, мгновенно перескакивая через несколько ступеней на последнюю, – отвратительное ощущение холодного, острого железа на шее: топор. Затем тотчас же, с мельчайшими подробностями, весь длинный вчерашний день, коридор, погоня, мальчик, который бежал впереди меня – в картузе с разорванным поперек козырьком. Я вспомнил все, мне ясно: она уже пришли за мной и сейчас меня поведут… Но почему же – топор? Разве теперь бывает – чтобы топором? Это явная чепуха, это похоже на сон…
Как только я понимаю, что это сон, – я просыпаюсь. Шею мне холодит пуговица от рубашки. Прикосновение этой пуговицы пустило в ход всю машину фантазии, уже начал строиться рассказ, повесть, сон, но стоило только включить сознание, и все кончилось, все исчезло, и умер секунду назад еще живой мальчик в картузе с рваным козырьком.
Этого мальчика, и камеру, и коридор – я мог бы увидеть не ночью, а вот сейчас, на бумаге, но если бы и попробовал полностью включить сознание – все непременно бы исчезло, как сон. Потому что когда я пишу (должно быть даже – когда мы пишем) – это похоже на состояние сна».
«Комната, где стоит мой письменный стол, подметается каждый день, и все-таки, если сдвинуть с места книжные полки – в каких-то укромных углах, наверное, найдутся пыльные гнезда, серые, лохматые, может быть, даже живые комки, оттуда выскочит и побежит по стене паук.
Такие укромные углы есть в душе у каждого из нас. Я (бессознательно) вытаскиваю оттуда еле заметных пауков, откармливаю их, и они постепенно вырастают в моих мистеров Краггсов, Азанчеевых, викариев Дьюли, строителей Д-503. Это – нечто вроде фрейдовского метода лечения, когда врач заставляет пациента исповедоваться, выбрасывать из себя все „задержанные эмоции“. Думаю, именно этим объясняется, что у большинства из нас – и у меня в том числе – гораздо больше так называемых „отрицательных типов“».
Огни Св. Доминика*
Впервые: Литературная мысль. 1922. Сб. 1. С. 37–81.
Печатается по: Замятин Е. Собрание сочинений. Т. 2. М.: Федерация, 1929.
Как сообщает сам Замятин в автобиографии, эта пьеса явилась первым его драматургическим опытом и написана по предложению Секции исторических картин издательства «Всемирная литература».
Выбор темы, конечно же, не был случайным, поскольку Замятин, обращаясь к эпохе разгула инквизиции, одной из самых мрачных страниц в истории католицизма, мог здесь высказывать свои соображения об еретиках, о духовной свободе, о борьбе против единомыслия, которые звучали и в его публицистике, и в романе, над которым он работал, – «Мы». Так что пьеса, казалось бы, о далеком (и отдаленном по расстоянию) прошлом была вполне актуальной не только в начале 1920-х годов, но и сохраняет ее по сей день.