— Эти стихи написал очень умный человек, который был женат на одной из моих пра-прабабушек. Он увез ее из этого самого замка в семнадцатом веке.
— Ух ты! — сказал вежливый Альберт, хотя внимание его было поглощено слепнем.
— В глазах света он был много ниже ее, но она знала, какой он добрый, и ее не заботило, что скажут люди об их неравном браке.
— Прям как Сюзан. Женилась на полицейском.
— Кто это Сьюзен?
— Рыжая такая, повариха тут была. Мистер Кеггс ей сказал: «Это у тебя неравный брак, Сюзан». Я сам слыхал. За дверью. А она отвечает: «Сунь свою толстую морду в лужу». Здорово, а?
Такой перевод ее любимой истории на язык людской очень ее огорчил.
— Неужели ты не хочешь, Альберт, — не сдавалась она, — получить хорошее образование, стать поэтом, писать прекрасные стихи?
Альберт поразмыслил над этим предложением и покачал головой.
— Не-а, м'леди.
Это не внушало особой надежды, но Мод была девушка с характером. Без такого характера не впрыгнешь в чужое такси на Пиккадилли. Она взяла с каменной ограды другую книгу.
— Прочти мне отсюда, — предложила она, — и посмотри, не захочется ли тебе вершить великие дела.
Альберт осторожно взял книгу. Ему это все надоело, так сказать — обрыдло. Правда, м'леди дает шоколадку во время этих чтений, но на его вкус они слишком напоминают школу. С неудовольствием глядел он на открытую страницу.
— Начинай, — сказала Мод, закрывая глаза. — Это так прекрасно.
Альберт начал. Голос у него осип (мы боимся, от раннего курения), и произносил он не слишком четко.
Пушистым и пищальным (ну, печальным!) мхом Омрачена стена, На мызе (а чего-й то?), окруженной рвом, Она сидит одна. О, Марьяна!..— Марианна.
— Хорошо.
О, Мэри-Анна!..— Марианна!
— Ладно.
О, Мыриана, погляди, Уже спустилась мгла, И потерпи, и подожди, И отложи дела! «Я не могу, — она сказала…Эта часть Альберту скорее нравилась. Он не любил повествований, которые не сдобрены выражениями «он сказал», «она сказала». Он дочитал со смаком:
«Я не могу, — она сказала — Ых, я устала, я устала, Чего не померла?»Мод слушала одну из самых любимых поэм, как композитор с абсолютным слухом слушал бы школьницу, измывающуюся над его лучшим опусом. Альберт, готовый пробороздить все семь песен, принялся было за вторую строфу, но Мод мягко забрала у него книгу: что хватит, то хватит.
— Разве ты не хотел бы писать такие прекрасные вещи, Альберт?
— Я-то? Не-а, м'леди.
— Ты не хотел бы стать поэтом? Альберт встряхнул золотистой головой.
— Не-а, я буду мясником. Мод вскрикнула.
— Мясником?
— Ага, м'леди. Они здорово зарабатывают, — сказал он, воодушевляясь. — Всем надо мяса, м'леди. Эт' тебе не стихи. Кому они нужны?
— Альберт! — слабо вскрикнула Мод. — Убивать бедных животных!
Глаза Альберта мягко засветились, как у псаломщика от ладана.
— Мистер Уиджен, на ферме, — благоговейно промолвил он, — говорит, если я буду хороший, он даст посмотреть, как будут резать свинью.
Взгляд его полетел над водяными лилиями, мысли витали далеко. Мод передернуло. А средневековые пажи, подумалось ей? Неужели они были такими приземленными?
— Пожалуй, ты можешь идти, Альберт. Ты нужен в доме.
— Слушаю, м'леди.
Альберт поднялся; ему захотелось потихоньку выкурить сигаретку. Он любил Мод, но не может же человек проводить все время с женщинами.
— Как они визжат, свиньи! Елки-палки, м'леди, — сказал он, как бы желая пополнить на прощанье ее сокровищницу знаний. — У-у! За милю слыхать.
Он ушел, Мод осталась, исполненная смутных желаний, Теннисонова «Марианна»[13] всегда наполняла ее смутными желаниями, даже в исполнении Альберта. Когда обычная жизнерадостность сменялась сентиментальной грустью, ей казалось, что поэму эту продиктовало автору пророческое знание о ней, так точно описывал он ее историю:
Пушистым и печальным мхом Омрачена стена…Ну, пусть не эта часть, допустим. Если бы лорд Маршмортон обнаружил, что его стены заросли хотя бы тонким слоем инородной субстанции, он заметался бы взад и вперед, как норд-ост, каждым своим дуновением увольняя садовников и подмастерьев. Но вот это:
Ах, я устала, я устала! Зачем не умерла?Как это точно! В те минуты, когда она не размахивала клюшкой или не занималась иной здоровой забавой, отвлекающей мысли от неприятностей, эти слова вполне описывали ее положение.