— Р-разорву.
— Ах, какая чушь! На что я вам в разорванном виде? Мистер Стиптоу горько усмехнулся.
— Остришь? — сообразил он. — Какой умный нашелся!
— Так я и знал, что вы это скажете.
— Знал?
— Да. Или «какой смелый». Кстати, у меня расписки, кухарка дала.
— О-ы!
Мистер Стиптоу покачнулся. Примерно неделю назад, в корыстных целях, он стал учить своих слуг игре в кости и, на свою беду, обнаружил у кухарки исключительный талант. Как раз сегодня он уговорил ее взять еще одну расписку, всего же задолжал шесть фунтов восемь шиллингов два цента.
— Страшно подумать, — прибавил Джос, — что скажет о них миссис Стиптоу. Дрожу при одной только мысли.
Задрожал и хозяин. Правление жены, хотя и деспотическое, его не очень тяготило. Он мог тыкать лакеев в манишку, не ожидая ничего более страшного, чем «О, Говард!» Простила она и игру с шофером; но это был предел. Одна мысль о том, что, не получив денег, лучшая кухарка в Сассексе заявит об уходе, разбудила бы в любящей жене уснувшую тигрицу.
— Предвидя, — говорил Джос, — что вы проявите твердость, я их выкупил. Обошлись они мне до смешного дешево. Слуги не верят в вашу платежеспособность. — Он помолчал. — Итак, рубашку вы наденете.
Хозяин рухнул в кресло, сжимая руками голову. Джос его пожалел.
— Ну, ну! — сказал он. — Немного разума, чуть-чуть кротости, и я вас не обижу. Как это вам удалось так проиграться? Видимо, плохо играете. Надо вас подучить.
Мистер Стиптоу поднял голову.
— А вы умеете? — выговорил он. Джос рассмеялся.
— Это интересно! Многие улыбнулись бы вашим словам. Насколько я понимаю, вы — новичок.
— Нет!
— Значит, порочный метод. Скажем, что вы кричите? Человек вы консервативный, что слышали в детстве — то и приняли. Я не удивлюсь, если вы способны крикнуть: «Пять-шесть, почту за честь».
— А что такого?
— Помилуйте! Кости выше этого. А главное, не играйте с кухарками. Практически все до единой — мастера. Ограничьтесь знатью. Я бы подготовился к приему, о котором столько толков.
— То есть как?
— Так. Уведите лордов за конюшню и — к делу!
— А ведь правда!
— Улов обеспечен.
— Мне много надо…
— Почему? Есть особые потребности?
— Ха-ха! — мистер Стиптоу воровато огляделся. — На дорогу в Голливуд.
— Сердце в горах?[42] Говорят, вам не очень везло. Напоретесь опять на превосходящую силу…
— Ха-ха! Да я одной левой…
— Я слышал, было иначе.
— От кого?
— От вашей жены.
— Бабы в этих делах не разбираются. Рефери подкупленные, вот и все. Да я вообще не для бокса еду. Я снимался.
— Да?
— Да. Такая, знаете, картина, все друг друга бьют. Подходит ко мне один тип и говорит: «Эй, ты!», а я ему тоже: «Эй, ты!» — и хрясь по морде. Потом еще один. Ну, много, штук пять, и всем — в рыло.
— Вероятно, Кларк Гейбл[43] был занят?
— И тут — она! Вы подумайте, только я начал сниматься…
— Многие говорят, что искусство и брак несовместимы.
— Все к собакам! Сейчас мой типаж в ходу. Уоллес, понимаете, Бири, Эдвард Робинсон… А Макси Розенблум![44] То-то. Боксер, как я, а теперь — ого-го!
— Макси был чемпионом.
— Интриги. В общем, снимался я вовсю, а тут — Мейбл. На дорогу денег нету…
— Ничего, два урока — и будут. Графы уедут домой в нижнем белье.
Мистер Стиптоу глядел на Джоса с почтением и любовью.
— Верно! — сказал он.
— Куда уж вернее. А теперь смотрите, какой я хороший, вы таких и не видели. Прошу!
— О-ы! — вскричал хозяин, принимая расписки.
— Прекрасно. Лезьте в рубашку.
— Лезть?
— Да. Будут гости.
— Морды надутые!
— Чем надутей морда, тем белей рубашка. Основной закон общества. Ну, Стиптоу, — р-раз!
— Что ж, если надо…
— Молодец! — Джос взглянул в окно. — Pardon, мне пора. Выйду в сад по одному дельцу.
Глава IX
Салли переоделась пораньше, чтобы еще до обеда погулять в саду. Усадьбу окружал ров, и она хотела отдохнуть у воды после лондонского зноя.
Опершись о низкую ограду и созерцая рыб, сновавших среди водорослей, она почему-то думала о Джосе. В конце концов, она ввела его в общество слуг и отвечала за результаты. Освоился ли он? Не подвела ли излишняя живость? Слуги суровы, они не прощают промахов.
Слава Богу, хозяйке он понравился. Тетя Мейбл с несвойственным ей восторгом говорит о его спокойной силе, уповая, что на балу «у Говарда будет пристойный вид».