— Мистер Чибнел их очень любит, — продолжала Вера.
— А кто это?
— Мой жених.
Он только что, по рассеянности, проглотил второй пончик, но все равно ему стало легче; значит, она не опасна.
— Замуж собрались?
— Надо сперва скопить денег. Мы купим кабачок.
— Дорогие они?
— Не дешевые. Ничего, Сидни у меня молодец, копить умеет. А я иногда на бегах играю. Люди заходят, говорят, на кого ставить. Выиграла десять фунтов.
— Так вы миллионершей станете!
Когда лед сломан, робкие люди начинают резвиться. Мистер Дафф успокоился. Леди Чевендер ушла, но он уходить не думал, даже съел еще один пончик с отчаянной удалью.
— Вот, послушайте… — начал он и остановился. Прекрасная барменша пристально смотрела на него.
— Что вы так смотрите?
— Усы у вас красивые.
— Да?
— Теперь редко носят. Трудно растить, а?
— Не особенно.
— Можно я ближе погляжу?
— Валяйте.
Вера наклонилась к нему (сердце у нее прыгало) и провела по усам прелестной ручкой. Именно это увидел Чибнел, подошедший как раз к окну.
Звонок его смутил и расстроил. По бесконечным «Да? Ну-ну» вы бы никогда о том не догадались, но душа его истекала, как пробитый молнией бак. И он поспешил в «Розу и корону».
Надеясь против всякой надежды,[55] что любимая женщина просто пьет чай с женой хозяина, он подошел к упомянутой даме и узнал от нее, что чай Вера пьет, но в кафе. Действительно, она была в «Гардении» и гладила там усы давешнему чудищу, о котором, по своему коварству, отзывалась так плохо.
Повторилась история с галстуком, но в худшем, гораздо худшем варианте. Сейчас и речи быть не могло о профессиональных жестах. Кроме того, усы — не галстук. Словом, творились дикие бесчинства, которых он, собственно, ждал.
Сжав кулаки, Сидни Чибнел встал в дверях мясной лавки, чтобы немного подумать.
Тем временем Вера Пим закончила свои исследования. Как она и предполагала, усы оказались фальшивыми — пальцы явственно ощутили какую-то клейкую марлю. Сделав все, что может сделать слабая женщина, она встала, чтобы немедленно позвонить жениху.
— Очень хорошие усы, — сказала она, немного задыхаясь, словно нашла на чердаке расчлененное тело. — Высший сорт. Ну, мне пора. Спасибо за угощение.
Мистер Дафф немного удивился такому поспешному уходу, но, расплатившись, ушел и сам. На улице с ним случилось точно то же самое, что вчера — кто-то опустил ему на плечо тяжелую руку. Правда, нынешний рукоопускатель был покрасивей вчерашнего; но это не так уж существенно, ибо тонкие черты искажала дикая ярость.
Если бы миссис Стиптоу узнала, что ее дворецкий может быть таким, она была бы глубоко шокирована. Осудила бы она и тембр голоса.
— Эй! — сказал он.
— Ой! — сказал мистер Дафф.
— Минуточку!
— Что вам, собственно…
— Сейчас расквашу морду.
— Кому?
— Вам.
— Зачем?
— Вы не знаете? — Чибнел неприятно лязгнул зубами. — Ха-ха! Он не знает, видите ли!
В те давние дни, когда Джимми Дафф метал молот, он быстро бы разобрался в ситуации. Но годы — это годы, ему не хотелось вульгарной потасовки. Враг был подтянут и мускулист, сам он набрал весу, да еще был набит по горло всякими пончиками.
Официантка почти не удивилась, когда он влетел в «Гардению» с редкостной для его лет прытью. Завсегдатай, можно сказать, едва ли не попечитель, — и она улыбнулась ему.
— Еще чаю?
Мистер Дафф плюхнулся в кресло.
— Пончиков?
— Ык.
Официантка смотрела на него, как смотрит проповедник на раскаявшегося грешника. Если бы на свете было больше таких людей, думала она, свет был бы значительно лучше.
— Этот джентльмен с вами? А, мистер Чибнел! Здравствуйте, мистер Чибнел.
— Здрассь.
— Какая хорошая погода.
— Да уж, лучше некуда.
— Ваша невеста только что ушла.
— Видел.
— Они пили чай с мистером… э…
— Видел.
Ощутив в его ответах некоторую сухость, она пошла за пончиками.
Чибнел, уже присевший к столику, сокрушался о том, что дал врагу нырнуть в святилище. Мистер Дафф, напротив, радовался, что злодей чтит хоть какие-то условности человеческого общежития.
— Жду на улице, — сообщил тот.
Мистер Дафф не ответил. Из замечаний официантки он вывел причину этих странных поступков и понял, что объяснить не сможет ничего. В этом мире судят по действиям; чистота сердца — не видна.