Выбрать главу

— Прекрасно, мадам, — сказал Джос. — А я вас оставлю. Мне надо повидаться с одним человеком.

Время быстро пролетело в беседах, он боялся опоздать и, действительно, застал Салли у ворот. Она явно волновалась.

— Как ты долго.

— Прости, заговорился с твоей тетей. Ну как?

— Джос! Что случилось!

— Что?

— Я видела мистера Даффа.

— И что же?

— Ему не нужен портрет!

— Что?!

— Портрет не нужен, — объяснила Салли чуть не плача — и заплакала.

Глава XVII

Не так уж легко оттащить плачущую деву от руля и осушить ее слезы, но Джос это все проделал. Рыдания сменились бульканьем, бульканье — молчанием.

— А теперь, — сказал он, — расскажи мне все по порядку. Салли судорожно глотнула.

— Прости, не сдержалась.

— Ничего, плакать полезно. Что же случилось?

— Я говорила. Он не берет картину.

— Ты что-то спутала.

— Нет. Все очень просто.

— Скорее — сложно.

— Просто. Он женится на леди Чевендер…

— Что?!

— Женится. Она зашла сегодня к нему, и они договорились. Он ее любил столько лет. Ты не знал?

— Понятия не имел.

— Так вот, раз они поженятся, зачем ему портрет? Понимаешь, он хотел на него смотреть и думать о ней. Неужели он даже тебе не сказал?

— Как-то не довелось.

— А ты сам не думал, зачем ему картина?

— Что же тут странного? Ранний Уэзерби! Но мы отвлеклись. Значит, ты пришла в гостиницу…

— Да. Он меня дожидался, ужасно бледный. Видимо, что-то съел.

— А!

— Ночью он чуть не умер. А утром она пришла.

— Так, так, так, так… Понимаю. Он лежит в изнеможении, после бессонной ночи, и тут входит она, принося отраду. Верно?

— Да, да! Ангел.

— Вот именно. Помню, я набросал стишки об этом самом явлении. Когда легко, горда и холодна (писал я), но стоит горю омрачить чело, она, подобно ангелу, и так далее.[58] Словом, мне все понятно. Леди Чевендер влетает в комнату, касается прохладным крылом пылающего лба, и мистер Дафф говорит ей: «Зачем мы расстались? Почему не ценили небесного блаженства? Начнем сначала!» Она соглашается.

— Да, наверное, так.

— Желудок — великая сила! До чего он только не доводит…

— При чем тут желудок? Мистер Дафф ее любил столько лет!

— А, прости, из памяти выпало.

— Трогательно, правда?

— Куда уж трогательней!

— Хотя для нас и плохо.

— Куда уж хуже! Ты говорила обо мне?

— Конечно. Я сказала, что мы поженимся.

— А он что?

— Удивился. Посоветовал сходить к психиатру.

— Какой милый!

— Он говорит, лучше уж за Джорджа. Ночью он много думал и решил, что в Джордже что-то есть.

— Как его скрутило, однако! Не думал, что желудок влияет на мозг.

— Он отдал Джорджу деньги.

— Это хорошо. Я уж беспокоился. А меня обратно не возьмет?

— Нет. Ночью он думал…

— Не вредно ли столько думать?

— … и решил, что ему так плохо из-за тебя.

— Вот гад какой! Я же спас ему жизнь.

— Да, я напомнила, а он сказал, что двух лет за это достаточно. Ты поил его вчера бренди?

— Почему «поил»? Предложил, он и накинулся. А что?

— Нет, ничего. Он считает, что с этого и началось. Все-таки желудок…

— Скорее мозг. Разум его туманен. Что ж, если он меня не берет, придется нам подождать. Конечно, рай — в шалаше, но у нас и на это нет денег. Лично у меня — пятнадцать фунтов. Заработать негде. Кому нужен художник?

— Мне.

— Это хорошо. Ты уверена, что не вернешься к лорду, благо. он теперь богат?

— Уверена.

— Господи! — вскричал Джос. — Если бы я не проспал, мы бы не встретились!

— Да?

— Да. Меня ждали к десяти. Но я заигрался в карты, проспал, и ты меня застала в кабинете. Какой урок! Буду опаздывать.

— И на свою свадьбу?

— На свадьбу… Когда она еще будет! Что нам делать, как ты думаешь?

— Не знаю.

— Что-то сделать можно. Люди все время женятся. Не богаты же они! Вот что, дай мне этот портрет, я отнесу его к себе и выйду погуляю. Может, осенит… в общем, жди. Скоро обо мне услышишь.

Когда он вернулся в усадьбу, дождь прошел, светило запоздалое солнце. Оно и выманило на прогулку лорда Холбтона.

И как тут не гулять? Он свободен от опрометчивой помолвки, в кармане — чек на крупную сумму. Если уж это не удачный день, то второй барон просто не знал, где они, эти дни.

Естественно, он пел романс и дошел до самых чувствительных пассажей, когда услышал особенно мрачный пассаж песни «Старик-река», а вскоре и увидел нового лакея.