— Жиль, — сказал Николя, — попытайся меня понять. Не ты плохой, не ты, а я. Мне жалко всех людей, да, всех, за исключением одного человека, за исключением как раз той, которая любит меня. Только она не трогает меня, та любовь, которую я внушаю этой несчастной девушке, не разделяя ее. Причем, мало того что она меня не трогает, она раздражает меня, доводит до исступления, а ты хочешь, чтобы я…
— Не будь дураком, — с жаром возразил Жиль, — ты дал бы ей, этой бедолаге, несколько недель счастья, как ты этого не понимаешь? Она получила бы его благодаря тебе. Иллюзия счастья — это как-никак тоже счастье.
— Ты думаешь, я способен…
Николя был ошарашен, даже возмущен; он путался в словах. Жиль немного отпрянул от парапета, потом опять склонился над водой и сказал изменившимся голосом:
— Успокойся: я никогда и не думал, что ты на это способен. Хочешь, чтобы я сказал кто ты? Самое гнусное, что только есть в этом мире, — добродетельный человек, у которого все счета в порядке. И если мне вдруг станет отвратительна добродетель, этим я буду обязан только тебе.
Николя воздел руки к небу:
— Я добродетельный? Ты с ума сошел!
Он смеялся. Он пытался смеяться.
— Ну конечно! Конечно, добродетельный. Скажи, разве ты дорожишь чем-либо, кроме некоей идеи, кроме своего представления о совершенстве?
— А ты? — спросил Николя. — Ты ведь не стремишься быть негодяем, как мне кажется?
— Я? Может быть, ради друзей я делал такие вещи, о которых не осмелился бы рассказать даже тебе. Друг — это тот, кто помогает бросить труп в реку, не задавая вопросов.
— Только не рассчитывай, что я буду поставлять тебе трупы.
Это было сказано сухо. Жиль коротко попрощался и пошел по направлению к Дорту. Николя, сидя на парапете, слышал звук удаляющихся шагов. В мире все умерло, кроме этого звука. Он спрыгнул вниз и побежал. Он задыхался, когда догнал Жиля, который шел, не поворачивая в его сторону головы.
— Слушай, — произнес он, немного отдышавшись, — у меня есть одна идея… Да, мне кажется, я мог бы тебе помочь, но дай мне немного времени.
Жиль облегченно вздохнул. Он был доволен тем, что Николя все-таки покорился ему, но вида не показал.
— Уже сентябрь на дворе, — сказал он. — Поэтому медлить не стоит. А то есть риск, что не успеем. Она ведь, ты знаешь, такая упорная.
Некоторое время они шли молча. Каждый думал о своем. Вдруг Жиль спросил:
— А как ты думаешь, ты бы смог… с Галигай?
Николя перебил его:
— Замолчи, ты говоришь отвратительные вещи.
— Что касается меня, — сказал Жиль задумчиво, — то, может быть, у меня и получилось бы… но только надо было бы…
Он рассмеялся. Ночь перестала быть ночью: Жиль испачкал ее своими грязными словами. И собор в темноте напоминал огромный ковчег, оставшийся после потопа и отданный во владение крысам, набежавшим с гниющих полей. Николя и Жиль подошли к дому г-жи Плассак.
— Не входи, — сказал Николя.
IX
Он не стал зажигать свет на лестнице: может, мать заснула. Хотя нет: он услышал резкий голос: «Николя!» Пока сын оставался в Дорте, она спала в маленькой, тесной комнатке на первом этаже. Он вошел без стука и стал у изголовья кровати. Искусственная челюсть не держала больше ни губ, ни щек. Глаза без очков казались жесткими, блестящими и не человеческими, а какими-то рыбьими или птичьими.
— Ты возвращаешься слишком поздно. Я не могу закрыть дверь на задвижку. Из-за тебя меня когда-нибудь убьют.
Он вздохнул:
— Почему бы не дать мне ключ?
— Как же! Ключ тебе! Чтобы ты опять его потерял!
Двенадцать лет назад он и в самом деле потерял ключ. Г-жа Плассак постоянно вспоминала об этом: тогда пришлось сменить замок. Она бережно хранила счет от слесаря. Николя раздраженно сказал:
— Что же мне делать? Лазить в окно?
— Что делать? Оставаться вечером возле матери, которая из кожи вон лезла ради тебя, которая ради тебя отказалась снова выйти замуж, хотя возможностей хватало, которая, чтобы оплачивать твою учебу в лицее, работала прислугой у людей, стирала белье в богатых домах, пока господин протоиерей не остановил свой выбор на мне, потому что знал, что со мной деньги, полученные за стулья, будут в надежных руках…
Николя глухо спросил:
— Значит, я неблагодарный сын?
— Ты — хороший сын… на словах, да! А все-таки по вечерам ты продолжаешь шляться с этим шалопаем.
— Мама! Он же казался тебе таким милым…
— А как же? Тебе же это приятно, вот и приходится говорить, что он милый. Будто я не знаю тебя!