— Однако именно тут мне яснее всего, как надо поступать. Что же до остального…
Ксавье взглянул на нее совсем по-детски. Сидя у него в ногах, Мишель ногтем соскабливала застывшую каплю свечного воска со своего старенького халата. Она не успела ни причесаться, ни накрасить губы и радовалась тому, что ей это сейчас безразлично.
— Меня беспокоит только одно, — снова заговорила она. — Жан вряд ли смирится с тем, что вы останетесь у нас ради кого-то другого… Особенно ради этого мальчишки…
Мишель отвела глаза. Ксавье застегнул пижамную куртку. Она поднялась и стала прибирать в комнате, вылила в ведро воду из таза, собрала грязные полотенца. Он представил себе Доминику, хлопочущую возле него.
— Господи, во что вы превратили носки! — Она подняла с пола ошметки грязной шерсти.
— Не знаю, как вам и объяснить… — начал он.
— Не надо ничего объяснять. В конце концов, вы не обязаны давать мне отчет. Я просто выброшу их на помойку.
Она снова вышла из комнаты — принести ему завтрак. Пожалуй, еще не стоит пускать сюда Октавию. Мишель спустилась на кухню, не чувствуя никакого отвращения к заскорузлым от крови, вконец разодранным носкам, которые несла, чтобы «сунуть их в корзину», как говорят в Ларжюзоне. Кухарка еще не пришла, но Октавия уже сварила кофе. Мишель собрала поднос, потом завернула носки в старую газету и собралась было выкинуть их в помойное ведро, стоявшее под раковиной, но вдруг передумала: «Нет, ни за что… Я просто с ума сошла… — тут же решила она. — Это же грязные носки!» Но она все-таки сунула сверток в карман халата и поднялась наверх.
— Какое счастье! — воскликнул Ксавье, когда Мишель с подносом вошла в комнату. — Кофе! Нет, спасибо, масла не надо… Почему, я охотно ем масло, но только не утром.
— Пойду оденусь и займусь Роланом, — сказала она. — Жану я скажу, что у вас жар…
Он возразил, что у него нет температуры.
— Но могла бы и быть. Ведь вы действительно больны, так что это не совсем ложь.
Одевшись, Мишель снова вспомнила о носках, завернутых в газету: она не знала, куда их деть, в ее костюме не было карманов, и ей пришло в голову закопать их в парке. Накрапывал дождик, трава была мокрая, но Мишель все же дошла до ручья. Она примерно представляла себе, куда идти: рядом с тем местом, где Ксавье с Роланом, сидя на корточках, разглядывали головастиков, были заросли папоротника. Она выдернула пучок стеблей с налипшими на корнях комьями земли, сунула в образовавшуюся ямку злополучный сверток и прикрыла ее сверху камнем, как делала в детстве, когда хоронила старую куклу или мертвую птицу.
X
— Что же ты не пошел с мсье Ксавье в церковь?
Мишель вошла в комнату для прислуги, соседнюю с комнатой Октавии, — застелить кровать Ролана. Она распахнула ставни. Октябрьское солнце ворвалось в окно вместе с запахом прелых тополиных листьев. Она удивилась, что птичка еще не упорхнула. Над узкими плечами торчала большая взлохмаченная голова. Нос был краснее лица и уже по-юношески выпирал, а рот еще оставался совсем детским. Красивые темные глаза глядели в сторону.
— Вчера вечером он попросил тебя пойти вместе с ним.
— Он сказал, что это необязательно, ведь сегодня не воскресенье.
— Но ты мог бы доставить ему это удовольствие. Ведь он столько для тебя делает.
Ролан ничем не показал, что благодарен Ксавье за его заботу.
— Ты остался в Ларжюзоне только потому, что Ксавье согласился с тобой заниматься, — продолжала Мишель. — Короче говоря, мы поручили тебя ему: он теперь как бы взял тебя под свою опеку… Да отвечай же, в конце концов, когда с тобой разговаривают! — закричала она.
Ролан оглядел ее с ног до головы, и она почувствовала, что он заметил и беспорядочно висящие пряди волос, и отсутствие косметики на ее лице.
— Я никого ни о чем не просил, — сказал он наконец.
— Тем более мило, что он взял это на себя. Дурно быть неблагодарным.
— Но я-то ни о чем не просил.
— У тебя нет сердца, кто-кто, а уж я это знаю. Немедленно вставай и садись заниматься!
— Мне не надо заниматься. Сегодня четверг.
— Тогда отправляйся куда хочешь, только не попадайся мне на глаза!
Она вышла, хлопнув дверью, но вспомнила о Ксавье, устыдилась своей вспышки и вернулась в комнату. Ролан лежал ничком на кровати и рыдал, уткнувшись лицом в подушку. Мишель наклонилась к нему:
— Ну ладно, успокойся, я не хотела тебя обидеть.
Она погладила его по волосам, но он метнулся к стене и накрылся с головой простыней.