— Никого нет?
— Никого.
Хожиняк, оглядываясь, вошел в сени. Она смотрела на мужа широко раскрытыми глазами. Он был небрит, жесткие клочья бороды беспорядочно торчали во все стороны. Одежда была в лохмотьях. Она вошла за ним в комнату, но он остановился у порога.
— Занавесь окно.
Дрожащими руками она занавесила окно шалью обернулась и посмотрела на мужа, как на призрак с того света. Ведь думала уже, что он пропал, исчез, навсегда ушел из ее жизни. И вот он возвращается, он снова здесь. Она боязливо смотрела на худое, изменившееся лицо мужа. Кто он, этот чужой человек, чье дитя она носила под сердцем?
— Сюда никто не придет?
— Нет. Кому сюда приходить?
— Дай полушубок, белье, сапоги.
Не говоря ни слова, открыла она шкаф и достала требуемые вещи.
— Теперь бритву и воды. Мне нужно побриться.
Она торопливо подала. В одном грязном, изодранном белье Хожиняк уселся за стол. Мыло вспенилось в чашечке, Ядвига безвольно следила за каждым движением бритвы, оставлявшей на намыленном лице гладкие дорожки.
Хожиняк отер пальцем бритву и лишь теперь взглянул на жену.
— Ну, как здесь?
Она пожала плечами. О чем это он спрашивает?
— Все крепче усаживаются?
Ядвига не ответила. Он внимательно разглядывал в зеркальце срезанный бритвой прыщик, из которого сочилась кровь.
— Ну как, справляешься понемногу? — спросил он, словно по обязанности, не дожидаясь ответа. Потом провел рукой по бритой щеке.
— Хлеб дома есть? Приготовь мне на дорогу.
— На дорогу? — спросила она машинально.
— А ты что думаешь, я тут буду сидеть, чтобы они в конце концов добрались до меня? Не дождутся.
Он снял сопревшие портянки и стал старательно обматывать ногу куском чистого полотна.
— Дело, понимаешь ли, такое, что приходится драпать. Все это тянется гораздо дольше, чем мы думали. Ну что ж, подождем…
Он с трудом натянул сапог.
— Сапоги бы ты могла по крайней мере смазать.
— Я не знала…
— Чего не знала? Что они мне понадобятся? Все равно смазать надо было. Жесткие, как железо. Не спрашивали тут про меня?
— Нет.
— Хитро. Зашевелился здесь этот твой… Иванчук?
Она помертвела. Испуганными глазами взглянула на Хожиняка. Кто он, этот чужой человек, как он смеет так говорить? Когда он вошел, он показался ей совершенно изменившимся, но потом она подумала, что просто позабыла, как он выглядит. Лицо изгладилось из памяти, и лишь медленно, постепенно она стала узнавать в нем знакомые черты. Но появилось что-то совершенно чужое в интонациях, в обращении с ней. Месяцы, события, пронесшиеся над этим человеком, изменили его облик, обнаружили совершенно незнакомые ей черты. У губ врезались жесткие линии, указывающие на упорство. От худобы резко выступили скулы. Голубые глаза выцвели, стали холодными. Он разговаривал, как с чужой, не слушая ответов, видимо целиком поглощенный какими-то своими мыслями. Прежней робости в обращении с ней как не бывало.
— Знаю, знаю, — все они тут зашевелились. Ну, подождем. Поживем — увидим. Придет время. У меня хорошая память, очень хорошая.
Он надел полушубок, теплую овчинную шапку и теперь стоял перед ней, большой, широкий.
— Ты уж тут как-нибудь. Я думаю, тебя они не будут трогать?
— А ты?
— Видишь, дела таковы, что надо драпать. Что-то жарко становится вокруг меня.
— Вокруг тебя? — не поняла Ядвига.
— Ну, там, где я был. Придется на некоторое время исчезнуть. Впрочем, вся работа, самая важная работа, теперь ведется за границей. Я иду в Венгрию.
— В Венгрию?
— Что ты все повторяешь за мной, как попугай? Эта история, видно, затянется на зиму, начать можно будет только весной. Впрочем, это еще выяснится. Во всяком случае пока мне здесь делать нечего. А они как рассчитывают?
— Не знаю.
— Ну, конечно, ничего не знаешь, как всегда. Детский сад открыли?
— И школу…
— Ага, и школу… А земля?
— Помещичью разделили. И Оцинок.
— Вон как!.. Ну, сейчас зима, пусть делят. Посмотрим еще, кто будет там косить.
Он застегнул полушубок, спрятал за пазуху сверток, уложил в мешок продукты, которые она вынесла из чулана.
— А ты тут ничего не бойся. Это недолго протянется. Держись.
Он закинул за спину мешок, так что ремни хрустнули. Немного поколебался.
— Слушай, Ядвиня. Возможно, тут к тебе зайдет кое-кто.
— Ко мне?
— Ох, какая ты! Ну, к тебе, разумеется. К тебе, ко мне, как хочешь! Может, надо будет дать ночлег, хлеба, дорогу показать… Понимаешь?