Он сплюнул в сторону и решительно зашагал в другую деревню.
Синь неба. Ребятня с горок на лыжах. Весенний всплеск света, чириканье воробьев.
Девяностолетняя бабка Панкрашина плетется с палочкой по деревне. Все знают, что она в медпункт. Никто больше ее не заботится о своем здоровье, потому что все моложе ее.
Крыльцо у медпункта крутое, семь ступенек бабка берет без отдыха, а на восьмой ступеньке, последней, всегда садится и отдыхает.
На медпункте молодая фельдшерица долго слушает бабку.
— Задышка берет, — объясняет бабка.
Фельдшерица ставит диагноз:
— Клапанок сердечный у вас сработался немного, вот и задыхаетесь.
— Надоть бы сработался! — соглашается бабка. — Пока живу, третий раз строюсь, третий раз двери навешиваю, петли железные в дверях сносились, а тут живое тело.
Ни малейшей цапины не оставит без внимания бабка, наберет капелек, растираний и тогда пойдет на печь.
Фельдшерица проводит ее на крыльцо. Бабка осторожно сойдет и каждый раз пожалуется:
— Одну ступеньку бы мне одолеть, совсем бы хорошо было.
А иной раз спохватится:
— Милочка моя, а стрептоциду и забыла взять!
На все огромное, круглое, как блюдо, поле, обрамленное березовыми рощами, — всего только два пахаря. Поблескивают на солнце шпоры гусениц. Добрая сотня грачей непрерывно подлетывает за каждым трактором. Шесть плугов и две бороны выкапывают грачам червей на завтрак! Трудно поверить, что когда-то на этом поле тащились маломощные сивки и ходили сеятели с лукошками.
На прицепах тракторов сидят подростки, регулируя глубину вспашки, давая плугам холостой ход на выездах и дорогах.
Дождался, когда оба пахаря стали завтракать.
Тракторист Иван ел сало и выпил стакан водки. Тракторист Ленька, шестнадцатилетний пацаненок с голубыми глазами, ел яйца вкрутую, терпеливо снимая приросшую скорлупу.
— Ты о чем думаешь, Иван, сидя в кабине? — спросил я.
— Капусту вчера забыл покрыть, как бы ее мороз не изничтожил. Неужели Наташка не догадается покрыть!
Наташка — жена. У Ивана трое детей.
— А ты, Лень, о чем думаешь за рулем? — спросил я второго пахаря.
— Я как выеду на бугор, все хочу прямо в овраг съехать и на ту сторону выбраться, как на танке, когда в бой идешь!
— Ну и что же?
— Дяди Вани боюсь и норму не выполнишь!
Грачи ходят по пашне, добывая червей, и все поглядывают на трактористов: пора начинать!
Второй день с утра сильный туман.
По кукушке ориентируешься, где лес, по петухам — где деревня, по урчанью трактора — где поле.
Так получается, что каждый раз, как начнет развидняться, на одной и той же тропинке, на одном и том же месте вырастает Митя Жуткин с бидоном молока и обязательно спросит:
— Как рыба?
— Плохо.
— Оттерлась, отгуляла, отошла, — заключает он.
Я молчу.
— Бросать надо, — продолжает Митя. — Костя бросил.
Костя — брат. Митя говорит мне это не без умысла.
Костя всю зиму учился на тракториста и вот теперь день и ночь пашет. Когда тут ловить новичку! Это я так могу — и ловить и писать. Косте на тракторе до моего уменья на моем верстаке далеко, далеко! И хотя он сейчас пашет, рыба у него с ума нейдет.
Наши, ильинские, говорят, что, когда понадобилось Косте орден Красной Звезды вручить, не скоро предстал он пред очи командира части. Желание славы и почета не могло увести его с берега неизвестной немецкой речушки до тех пор, пока Костя не выудил трофейного немецкого окуня!
Едва Митя скрылся за изгибом оврага, как на крутой холм выехал Костя. Снизу, с реки, трактор и тракторист казались великанами. Всадник железного коня не преминул подойти ко мне.
— Как рыба? — спросил он.
Я показал на маленькую береговую лужицу, вода которой поместилась бы в моей пригоршне. Весь мой улов состоял из одного пескаря с непомерно увеличенным подбрюшьем. Костя нагнулся, взял двумя пальцами пойманного пескаря и, осмотрев его, звонко, на весь дол, скорее пропел, чем проговорил:
— Ишь черт! Полный живот детвы по песку везет! Брось!
И не успел я определить судьбу своей добычи — кошке ли дать на лакомство, детям ли на забаву в аквариум, — как пескарь вильнул хвостом — и был таков!
Туман совершенно рассеялся. Костя торопливо пошел к трактору, а я заспешил к машинке и письменному столу. Мне не хотелось потерять ни одного словечка из этого рассказа.
Вдоль нового бетонного шоссе образовался водоем. Дно еще не затравенело, не затянулось мохом.