Если я получу увеличенную пенсию, то я тебе смогу скоро возвратить деньжата. Вот в чем моя просьба.
Мы ожидаем маму. Как там у вас идет жизнь и работа? О здешней жизни и работе у меня нехорошее мнение. Обрастают некоторые ребята и окружаются разными подхалимами и барахлом. Нет пролетарской непримиримой ненависти к чуждым элементам. Я здесь вошел по уши в борьбу. И силы мои тают, и очень мне обидно, что лежу и сам не могу работать. Много, родной братуха, работы, еще много борьбы, и надо крепче держать знамя Ленина.
В партии заметен кое-где правый уклон… Нам, рабочим-коммунистам, надо бороться беспощадно с этим. Всем тем, кто за уступки буржуазии, дать по зубам. Надо также встряхнуть тех, кто уж очень забюрократился и стал гадом. Партия зовет нас на борьбу, и мы должны освободиться от ненужного хлама, а здесь его до черта.
Привет от Раи.
Коля.
Сочи, 1 ноября 1928 г.
25 П. Н. Новикову
2 ноября 1928 года, Сочи.
Милый Петя!
Ты знаешь причину, почему я так редко тебе пишу. Меня ударило по голове еще одним безжалостным ударом, — правый глаз ослеп совершенно. В 1920 году мне осколком разбило череп над правой бровью и повредило глаз, но он видел все же на 4/10, теперь же он ослеп совсем. Почти три месяца горели оба глаза (они связаны нервами: когда о[ди]н болит, то и другой за ним), и я 4 Ґ месяца ни задачи, ни книг, ни письма прочесть не могу, а пишу наугад, не видя строчек, по линейке, чтобы строка на строку не наехала. Левый глаз видит на пять сотых, одну двадцатую часть. Придется делать операцию — вставить искусственный зрачок — и носить синие очки.
Сейчас я в темных очках все время. Подумай, Петя, как тяжело мне не читать. Комвуз мой пропал, я заявил о невозможности из-за слепоты продолжать учиться и вообще не знаю, если мне не удастся возвратить глаз, хоть один, к действию, то мне придется решать весьма тяжелые вопросы. Для чего тогда жить, я, как большевик, должен буду вынести решение о расстреле [слово неразборчиво. — Ред.] организма, сдавшего все позиции и ставшего совершенно ненужным никому, ни обществу, а тем самым и мне…
Мне по своему существу нужны железные непортящиеся клетки, а не такая сволочь. Мне врачи обещают, сделав операцию правого глаза, вернуть ему то количество зрения, какое необходимо для чтения. И вот в период такого тупика я еще вошел с головой в борьбу. Ты знаешь, в нашей партии стал опасностью правый уклон — сдача непримиримых большевистских позиций — отход к буржуазии. Никакому гаду и гадам ленинских заветов не позволим ломать, и если бы у меня были силы, то я бы работал и боролся, а то только писание да мучение. Зажирели некоторые типы. Подхалимов полно, надо стряхнуть все наросты, больше рабочих свежих сил, крепче семья пролетариев-большевиков. Много бы я тебе рассказал, но нет сил.
Милый Петя, одна радость осталась у меня — это радио, без него безрадостна и нищенски тяжела жизнь; я никогда не был богачом, и бытовые тупики я с детства впитал в себя, и то, что жрать нет чего, как человеку больному нужно, это все буза, но когда необходимо отказываться от «пищи душевной», то я не могу… Не подумай, Петя, что я сошел по радио с ума. Нет. Но ты меня поймешь, что я так забежал в угол и морально и физически, что приемник стал для меня единственной радостью и другом здесь, в этом… Сочи…
2 ноября 1928 г.
26 А. А. Жигиревой
16 ноября 1928 года, Сочи.
Милая Шура!
Получили все твои письма. Я было забеспокоился отсутствием писем от тебя и подумал, не устала ли ты от переписки…
Как бы я хотел с тобой сейчас побыть, поговорить — отдохнуть в кругу товарищей-большевиков, успокоить развинтившиеся гайки. Мне иногда так больно и морально и физически от моего бессилия, что не передать. Представь, Шура, что вокруг тебя идет борьба, а ты привязана и только можешь видеть это. Я тебя очень прошу. Ты никому больше ни слова не пиши обо мне — это лишнее и теперь невозможно, поскольку я стал почти врагом их.
Дело, конечно, не обо мне или какой-то комнате, печке и т. д. и т. п. Это все отошло в предание, нет, вопрос идет о правой опасности, она здесь ярко выражена.
Ты читала доклад т. Ярославского на последнем пленуме ЦКК о том, что в Черноморском округе в аппарате сидит 30% враждебных нам элементов. Это безусловно Ярославским не преувеличено. Я уже не говорю о подхалимах, о гемороидальных бюрократах, о «нежелании портить отношения» с вышестоящими и т. д. и т. п.
Будет время — я напишу конкретно. Сейчас я даже не уверен, что мое письмо к тебе дойдет в целости. Черт с ним, это не так важно, важно то, что в таком глухом уголке нет пролетарских кадров.