Обычай объявлять войну своим неприятелям, существующий у индейцев, может показаться странным, так как в Европе краснокожих считают неразвитыми дикарями. Но это большая ошибка. Краснокожие обладают в высшей степени благородным характером и никогда, если дело заключается не в похищении лошадей или угоне скота, они не нападут на врага, не дав ему предварительно знать, чтобы он держался настороже.
Североамериканцы, впрочем, умело воспользовались этим рыцарским духом, которого, как мы должны, к их вечному стыду, сознаться, сами они не имеют и которому обязаны большей частью своих побед над краснокожими.
В нескольких шагах от колонии оба наших героя разыскали своих лошадей, которых оставили, спутав им ноги, вскочили на них и быстро двинулись в путь.
— Ну, — спросил Транкиль у вождя, — что вы об этом думаете?
— Брат мой прав. Обезьянье Лицо часто нам изменял. Очевидно, это его рук дело.
— Что же предполагаете вы теперь делать?
— Я еще не знаю, быть может, разоблачать его будет опасно.
— Я не разделяю вашего мнения, вождь. Присутствие этого предателя в наших рядах может только повредить делу.
— Посмотрим сперва, каковы его намерения.
— Хорошо. Но позвольте мне сделать одно замечание.
— Я слушаю, брат.
— Почему, узнав о существовании подложной купчей крепости, вы все-таки непременно хотите воевать с этим американцем, хотя уже выяснилось, что он стал жертвой обмана со стороны Обезьяньего Лица?
На лице вождя показалась хитрая усмешка.
— Бледнолицый не был обманут, — сказал он, — потому что согласился на подлог.
— Я вас не понимаю, вождь.
— Я сейчас объясню. Имеет ли мой брат понятие о том, как продают землю?
— Право, нет. Я должен вам сознаться, что, не имея до сих пор нужды ни в купле, ни в продаже, я совсем не интересовался этим вопросом.
— А-а! Тогда я расскажу сейчас об этом моему брату.
— Вы доставите мне этим огромное удовольствие. Больше всего на свете я стремлюсь к приобретению знаний, и это может пригодиться и в данном случае, — со смехом сказал канадец.
Индеец поведал Транкилю о том, что когда белый человек желает приобрести землю охоты какого-либо племени, он обращается к его главным вождям, перед которыми, выкурив предварительно трубку мира, излагает свою просьбу, причем предлагаемые им условия рассматриваются очень внимательно. Если обе заинтересованные стороны приходят к соглашению, то верховным шаманом племени снимается план местности, покупатель выдает товары, предназначенные для уплаты, все вожди подписываются под планом, на деревьях томагавком делаются зарубки, намечаются границы — и новый хозяин немедленно вступает во владение.
— Гм! — пробормотал Транкиль. — Однако это довольно просто.
— На каком совете седовласый вождь курил трубку мира? Где те старейшины, которые вели с ним дело? Пусть он покажет деревья с зарубками.
— Действительно, мне кажется, это будет для него довольно затруднительно, — заметил охотник.
— Седая Голова знал, — продолжал вождь, — что Обезьянье Лицо его обманывает. Но земля ему понравилась, и он рассчитывал завладеть ею во что бы то ни стало, пустив в ход оружие.
— Это похоже на правду.
— Седая Голова не стал с нами спорить. Он захотел уговорить нас, предложив еще несколько тюков товара. Так когда же бледнолицые правдивы и не лукавят?
— Благодарю вас, — заметил со смехом охотник.
— Я не говорю о соотечественниках моего брата, на которых я никогда еще не имел случая пожаловаться, а имею в виду только Длинных Ножей. Согласен ли мой брат с тем, что я имел право оставить при своем уходе намазанные кровью стрелы?
— Может быть, в данном случае вы немножко поторопились, вождь. Но у вас столько причин ненавидеть американцев, что я не решаюсь вас порицать.
— Значит, я могу рассчитывать на содействие моего брата?
— С какой стати я буду вам в нем отказывать, вождь? Дело ваше, как и всегда, правое.
— Спасибо, ружье моего брата будет нам полезно.
— Вот мы и пришли. Пора что-то решить насчет Обезьяньего Лица.
— Я уже решил, — коротко ответил вождь.
В это время они вышли на большую поляну, посреди которой горело множество костров.
Пятьсот разрисованных и вооруженных, как в военное время, индейских воинов лежали на траве, тогда как их лошади в полном снаряжении, со спутанными ногами ели свой корм, состоявший из побегов вьющегося гороха.