— А он обманул вас и бросил?
— Ни то, ни другое. Во всяком случае, не бросил, потому что сейчас он здесь, в хвосте отряда.
— Погляжу-ка я на него. Если это настоящий ирокез, его выдадут вороватый взгляд и раскраска,— сказал разведчик, обходя коня Хейуорда и выбираясь на тропу позади клячи псалмопевца, к которой уже примостился жеребенок, воспользовавшийся остановкой, чтобы насладиться материнским молоком.
Раздвинув кусты, Соколиный Глаз сделал несколько шагов и вскоре увидел девушек, с беспокойством и не без опаски ожидавших конца переговоров. В отдалении, прислонившись к дереву, стоял скороход, который бесстрастно выдержал испытующий взгляд разведчика; лицо его было так мрачно и свирепо, что само по себе могло внушить страх. Удовлетворенный результатами осмотра, охотник повернул назад. Проходя мимо девушек, он на мгновение замедлил шаг, чтобы полюбоваться их красотой, и откровенно восхищенным взглядом ответил на легкий кивок и улыбку Алисы. Затем он подошел к кормившей жеребенка кобыле псалмопевца и потратил несколько минут на тщетные попытки понять, кто же ее всадник, после чего, покачав головой, направился к Хейуорду.
— Минг всегда останется мингом — таким его создал бог, и ни могауки, ни иное племя его не переделают,— сказал он, возвращаясь на прежнее место.— Будь вы один и согласись вы оставить своего благородного коня на съедение волкам, я сам довел бы вас до форта Эдуард, потому что отсюда до него всего час пути; но коль скоро с вами женщины, это невозможно.
— Почему? Они, конечно, устали, но вполне способны проехать еще несколько миль.
— Совершенно невозможно! — решительно повторил разведчик.— С наступлением ночи я не соглашусь пройти и мили по здешним местам в обществе вашего скорохода, даже если мне обещают за это лучшее ружье в колониях. В чаще засели ирокезы, их там полным-полно, и этот ваш ублюдок-могаук слишком хорошо знает, где их найти, чтобы я избрал его своим спутником.
— Вы в самом деле так думаете? — спросил Хейуорд, наклонившись с седла и понизив голос почти до шепота.— У меня, признаюсь, тоже возникли подозрения, хотя я пытался скрыть их и казаться спокойным, чтобы не тревожить моих спутников. Вот почему я не позволил индейцу идти впереди, а приказал ему следовать за нами.
— Я с первого же взгляда понял, что он обманщик,— подхватил разведчик, приложив палец к носу в знак того, что призывает к осторожности.— Этот вор стоит сейчас, прислонившись вон к тому молодому деревцу, что виднеется из-за кустов; правая нога его на одной линии со стволом, и я — тут он похлопал по ружью — одним выстрелом могу со своего места вогнать ему пулю между щиколоткой и коленом, что, по крайней мере, на месяц лишит его возможности шляться по лесам. Если же я вторично подойду к нему, хитрая бестия заподозрит неладное и скроется в зарослях, как вспугнутый олень.
— Нет, нет, не надо. Возможно, он невиновен, да и вообще мне это не по душе. Впрочем, будь я уверен в его предательстве...
— Можете не сомневаться: ирокез всегда предатель,— сказал разведчик, почти непроизвольно вскидывая ружье.
— Постойте! — остановил его Хейуорд.— Так не годится. Надо придумать что-то другое, хотя у меня достаточно оснований предполагать, что негодяй обманул меня.
Разведчик, подчинившись приказу офицера и отказавшись от намерения подстрелить скорохода, на минуту задумался, затем сделал знак, и его краснокожие спутники тотчас же подошли к нему. У них начался серьезный разговор на языке делаваров, но судя по тону и жестам белого, то и дело указывавшего в сторону деревца, Соколиный Глаз вел речь о проводнике. Его друзья быстро сообразили, чего он от них хочет: отставив ружья, они разошлись по обеим сторонам тропы и углубились в чащу с такой осторожностью, что шагов их совершенно не было слышно.
— А теперь ступайте к своим и отвлеките этого чертова индейца разговором,— вновь обратился охотник к Хейуорду.— Могикане возьмут его так, что даже раскраску не попортят.
— Нет,— гордо возразил Хейуорд,— я сам его возьму.
— Вздор! Разве вам справиться с индейцем в зарослях, да еще сидя на лошади!
— Я спешусь.
— И вы полагаете, что, увидев, как вы вынули ногу из стремени, он станет ждать, пока вы вынете вторую? Кто попадает в эти леса и имеет дело с индейцами, тот должен перенять их обычаи, иначе ему не видеть удачи... Ну, вперед, и поговорите с этим злодеем поласковее — пусть думает, что вы считаете его лучшим своим другом.
Хотя Хейуорд и согласился, задача, возложенная на него, внушала ему глубокое отвращение. Однако молодого человека с каждой минутой все сильнее угнетало сознание того, в каком опасном положении оказались дорогие ему люди из-за его беззаботности и доверчивости. Солнце уже зашло, лес, внезапно погрузившийся во мглу, казался особенно мрачным, и это остро напомнило -молодому человеку, что подходит час, который дикари обычно выбирают для своих варварских и безжалостных деяний. Подгоняемый нараставшей тревогой, он молча покинул разведчика, а тот сразу же затеял громкую беседу с псалмопевцем, столь бесцеремонно втершимся утром в общество наших путников. Проезжая мимо девушек, Хейуорд бросил им несколько ободряющих слов и с удовольствием отметил про себя, что спутницы его хотя и устали, но, видимо, не заподозрили опасности и считают непредвиденную остановку чисто случайной. Убедив сестер, что ему надо посоветоваться с проводником о дальнейшем маршруте, Хейуорд пришпорил коня и вновь натянул поводья не раньше, чем благородное животное оказалось лишь в нескольких ярдах от места, где, по-прежнему прислонившись к дереву, стоял мрачный индеец.
— Видишь, Магуа,— начал он как можно более спокойно и непринужденно,— подходит ночь, а мы не ближе к форту Уильям-Генри, чем на восходе солнца, когда покидали лагерь Вэбба. Ты заблудился, да и я оплошал. К счастью, нам повстречался охотник,— слышишь, он сейчас разговаривает с певцом? — человек этот знает тут все оленьи тропы и самые глухие уголки леса и обещает показать нам место, где можно безопасно отдохнуть до утра.
Индеец впился в Хейуорда сверкающим взглядом и на ломаном английском языке осведомился:
— Он один?
— Один? — нерешительно повторил Хейуорд, не привыкший лгать.— Ну, конечно, не совсем один: теперь с ним мы.
— В таком случае Хитрая Лисица уходит,— холодно отчеканил скороход, поднимая лежавшую у ног его сумку.— Пусть бледнолицые остаются с людьми своей крови.
— Кто уйдет? Кого это ты называешь Лисицей?
— Это имя дали Магуа его канадские отцы,— ответил индеец, и лицо его ясно показало, что он гордится своим прозвищем, совершенно не понимая истинного его смысла.— Раз Манроу ждет его, Хитрой Лисице все равно, день сейчас или ночь.
— А что скажет Лисица начальнику форта Уильям-Генри о его дочерях? Посмеет ли он признаться этому вспыльчивому шотландцу, что дочери его остались без проводника, хотя Магуа обещал довести их до места?
— У Седой Головы громкий голос и длинные руки, но дотянется ли он до Магуа и услышит ли тот его в глубине лесов?
— А что скажут могауки? Они сошьют Магуа юбку и велят ему сидеть в вигваме вместе с женщинами, потому что ему нельзя доверять мужское дело.
— Хитрая Лисица знает дорогу к Великим озерам и сумеет отыскать могилы своих отцов,— невозмутимо отпарировал индеец.
— Довольно, Магуа!— оборвал его Хейуорд,— Разве мы не друзья? Зачем говорить друг другу горькие слова. Манроу обещал тебе награду за услуги, я тоже твой должник. Лучше дай отдых усталым членам, развяжи сумку и поешь. Времени у нас мало, не будем же тратить его на споры, как вздорные женщины. Когда леди отдохнут, мы снова тронемся в путь.
— Бледнолицые служат своим женщинам, как собаки,— проворчал индеец на родном языке.— Захочет женщина есть, и воин, отложив в сторону томагавк, тут же бросается кормить лентяйку.
— Что ты сказал, Лисица?
— Хитрая Лисица сказал: «Хорошо».
Индеец опять впился глазами в открытое лицо Хейуорда, но, встретив его взгляд, быстро отвел их в сторону, неторопливо опустился на землю, вытащил из сумки остатки провизии и, настороженно осмотревшись по сторонам, неторопливо принялся за еду.