Дело это было не из веселых. Им предстояло встретиться с отцом, выпущенным из тюрьмы, и уговорить его не показываться в Нэрроуберне. Любыми средствами надо было заставить старика вернуться в Канаду или на прежнее пепелище в деревню — куда угодно, лишь бы он не стал на их пути и не погубил надежд Розы на завидную партию, ибо это вот-вот должно было решиться.
Как только обитатели Нэрроуберн Хауса увезли Розу к себе, братья вышли из дому, не пообедав, даже не выпив чая. Корнелиус, которому слесарь неизменно адресовал свои письма, если уж брался за перо, вынул из кармана и перечел на ходу короткую записку, погнавшую их в путь. Она была отослана накануне, как только старик узнал о своем освобождении, и в ней говорилось, что он сразу же отправляется к сыновьям, что идти ему придется пешком, так как денег у него нет; что часам к шести следующего дня он рассчитывает добраться до городка Айвела — на полдороге в Нэрроуберн, — там поужинает в трактире «Замок» и там же дождется сыновей, кои, надо полагать, приедут за ним в коляске парой или в другом экипаже, чтобы ему не появляться в Нэрроуберне как бродяге и тем не позорить их.
— Он все же считается с нашим положением, — сказал Корнелиус.
Джошуа уловил насмешку, сквозившую в отцовском письме, и промолчал. Молчание затянулось почти на всю дорогу. Когда они вошли в Айвел, там уже горели уличные фонари, и братья решили, что Корнелиус, которого никто не знал в этих местах и который к тому же был одет в обыкновенное платье, а не как священник, зайдет в трактир один. В ответ на свой вопрос, заданный в темноте подворотни, он услышал, что человек, соответствующий его описаниям, ушел из трактира с четверть часа назад, предварительно поужинав на кухне. Ушел — нетрезвый.
— Так, значит… — проговорил Джошуа, когда Корнелиус рассказал ему об этом на улице, — значит, мы с ним повстречались затемно и прошли мимо! Да, теперь припоминаю — по ту сторону Хенфордскога холма кто-то брел пошатываясь, но вечером, да за деревьями, разве разглядишь?
Братья быстро зашагали назад, однако им долго никто не попадался. Когда же три четверти пути были пройдены, они услышали чьи-то неровные шаги и различили впереди белеющую в темноте фигуру. Уверенности, что это отец, у них не было. Но вот с тем пешеходом поравнялся другой — единственный встречный в этих безлюдных местах, — и братья ясно услышали, как первый спросил дорогу в Нэрроуберн. Встречный ответил — ответил правильно, что для скорости надо свернуть у перелаза за следующим мостом и пойти по тропинке, которая ведет оттуда через луга.
Дойдя до моста, братья тоже свернули на ту тропинку, но догнать виновника своих бед им удалось не раньше, чем они одолели еще два-три перелаза и увидели впереди, за деревьями, огни помещичьего дома. Слесарь сделал остановку в пути и сидел возле живой изгороди. Завидев их, он крикнул:
— Я иду в Нэрроуберн. Вы кто такие?
Они подошли к нему — пусть узнает, и спросили, почему он не дождался их в Айвеле, как сам же предлагал в письме.
— Ах, черт! Я и забыл! — сказал слесарь. — Ну, что вам от меня требуется? — Тон у него был злобный.
Последовали бесконечные переговоры, обострившиеся после первого же намека, что ему не следовало бы появляться в Нэрроуберне. Слесарь вынул из кармана бутылку и стал подзадоривать сыновей выпить, если, мол, они на самом деле желают ему добра и считают себя настоящими мужчинами. Джошуа и Корнелиус уже несколько лет не брали в рот спиртного, но решили, что лучше не отказываться и не раздражать отца без нужды.
— Что это? — спросил Джошуа.
— Слабенькое — джин с водичкой. Не бойся, не опьянеешь. Пей прямо из бутылки.
Джошуа так и сделал, а слесарь подтолкнул бутылку кверху, чтобы заставить сына хлебнуть побольше. Джин, как расплавленное олово, обжег ему желудок.
— Ха-ха-ха! Вот так! — крикнул старик Холборо. — А ведь это неразбавленное! Ха-ха-ха!
— Зачем же обманывать! — сказал Джошуа, теряя самообладание, несмотря на все свои усилия сдержаться.
— А затем, дружок, что ты сам меня обманул — загнал в эту проклятую страну, будто бы радея о моем благе. Ханжи, лицемеры! Развязать руки себе хотели, и только. Но теперь еще посмотрим, кто кого, черт побери! Вы у меня перестанете проповеди читать! Моя дочь выходит замуж за здешнего сквайра. Я все знаю — в газетах читал!
— Рано еще об этом…
— Нет, врешь, не обманешь! Я ей отец и на свадьбу приду как отец, а не пустишь — такое подниму, что не обрадуетесь! Этот джентльмен вон в том доме живет?
Джошуа Холборо чуть ли не корчило от сознания собственного бессилия. Фелмер еще не сказал последнего слова, мать вряд ли дала ему окончательное согласие; ссора с отцом на виду у всего прихода разрушит их воздушный замок — самый прекрасный из всех, какие когда-либо строились. Слесарь встал с земли.
— Если сквайр живет здесь, я пойду навещу его. Скажу, только что прибыл из Канады с богатым приданым для дочки. Ха-ха-ха! Ничего, мол, против вас не имею, и вы тоже меня не обидите. Но место в семье я займу такое, какое отцу полагается, от прав своих не отступлюсь и гордецов обуздаю!
— Ты своего уже добился! Где эта женщина, что ходила с тобой?
— Женщина? Она была моя жена, самая что ни на есть законная, не в пример твоей матери — та-то обзаконилась только после того, как ты у нее родился.
Много лет назад до Джошуа дошли слухи, будто отец соблазнил их мать в раннюю пору их знакомства и с некоторым запозданием покрыл грех, но из отцовских уст ему пришлось услышать об этом впервые. Чаша была переполнена, и у него не стало больше сил. Он в изнеможении прислонился к живой изгороди.
— Кончено! Из-за него мы все погибнем!
Слесарь зашагал прочь, торжествующе помахивая палкой, а братья так и остались стоять на месте. Они видели эту жалкую фигуру, горделиво шествующую по тропинке, а дальше — освещенные окна оранжереи в Нэрроуберн Хаусе, где, может быть, Альберт Фелмер сидел рядом с Розой, держал ее за руку и просил стать хозяйкой у него в доме.
Белесый силуэт, неуклонно двигавшийся туда, неся гибель всему этому, мало-помалу сливался с темнотой и вдруг сразу исчез за плотиной. Послышался плеск воды.
— Он свалился в запруду! — крикнул Корнелиус, устремляясь туда, где исчез их отец.
Джошуа очнулся от оцепенения и догнал брата, не дав ему пробежать и десяти шагов.
— Стой, стой! Что ты делаешь?
— Надо его вытащить!
— Да, да… надо. Но подожди, подожди минуту…
— Джошуа!
— Ее будущее, ее счастье, Корнелиус… и наше с тобой доброе имя… и наши надежды выбиться в люди всем троим…
Он до боли стиснул брату руку, и, стоя рядом, почти не дыша, они вслушивались — барахтанье и всплески в запруде все еще продолжались, а над ней, сквозь покачивающиеся на ветру голые ветки такой надеждой светились окна зимнего сада в помещичьем доме!
Всплески и барахтанье стали слабее, и до них донесся захлебывающийся голос:
— Помогите… Тону! Рози!.. Рози!..
— Бежим!.. Спасем его! О Джошуа!