— Не видал. Она не снимала перчаток.
— А как она сегодня была одета?
— На ней была белая шляпка, а платье как будто из серебра. Оно очень громко шуршало и свистело, когда задевало за скамьи, так что она даже раскраснелась от стыда и все подбирала его, чтобы оно ни за что не цеплялось. Но все-таки, когда она садилась, платье еще больше зашуршало. Мистер Лодж был такой довольный, грудь выпятил, на жилете большие золотые печатки, точно у лорда какого. А она здорово стеснялась — видно было, что уж и платью этому не рада.
— Как же, не рада! Ну, довольно толковать о ней!
В последующие дни мальчику время от времени случалось видеть молодоженов, и после каждой такой встречи мать заставляла его подробно рассказывать о них. Рода Брук легко могла бы и сама увидеть молодую миссис Лодж — для этого ей нужно было только пройти милю-другую, — однако она ни разу не пыталась это сделать, она и близко не подходила к дому фермера. И на скотном дворе второй, дальней фермы Лоджа, где она каждый день доила коров, Рода никогда не принимала участия в разговорах о жене фермера. Арендатор этой молочной фермы, которому была хорошо известна история высокой доильщицы, по доброте души всегда старался прекратить шушуканье остальных женщин, чтобы не расстраивать Роду. Но в первые дни по приезде миссис Лодж всех на скотном дворе очень занимала эта новость; и по отдельным фразам доильщиц, как и по описанию сына, Рода Брук уже представляла себе свою ничего не подозревающую соперницу так ясно, словно видела ее фотографию.
III
Сон
После приезда молодых прошло две или три недели. Как-то вечером, когда мальчик уже спал, Рода допоздна сидела у очага над золой сгоревшего торфа, которую она сгребла в кучу, чтобы погасить еще тлевшие в ней искры. Перед ее мысленным взором словно витал над этой золой образ новой жены Лоджа, и, поглощенная его созерцанием, она не замечала, как бегут часы. Наконец сказалась усталость после трудного рабочего дня, и Рода легла в постель.
Однако женщина, которая так сильно занимала ее мысли и в этот и в предыдущие дни, не оставила ее в покое и ночью. Впервые Гертруда явилась во сне той, кого она вытеснила из жизни Лоджа. Роде Брук приснитесь (ибо нельзя же поверить, будто она это видела наяву до того, как уснула), что молодая жена Лоджа, в том самом платье из серебристого шелка и белой шляпке, но ужасно подурневшая и сморщенная, как старуха, сидит у нее на груди. Тяжесть ее тела давила все сильнее грудь Роды, голубые глаза злобно смотрели ей в лицо. И вдруг ночная гостья, издеваясь, протянула вперед левую руку, повернув ее так, что обручальное кольцо на ее пальце сверкнуло прямо в глаза Роде. Взбешенная Рода сделала попытку освободиться от давившей на грудь тяжести. Видение, все не сводя с нее глаз, отодвинулось на конец кровати, но затем, потихоньку придвигаясь все ближе, снова очутилось на прежнем месте и все так же вертело левой рукой перед глазами Роды.
Задыхаясь, Рода последним отчаянным усилием впилась пальцами в эту назойливо мелькавшую перед нею руку и, отшвырнув женщину на пол, с подавленным криком вскочила с постели.
— Силы небесные! — вся в холодном поту воскликнула она, присев на край кровати. — Это не сон — она была здесь.
Рода еще и сейчас словно ощущала под пальцами руку соперницы, живое человеческое тело. Она посмотрела на пол, куда сбросила женщину, — но на полу не было ничего.
Этой ночью Рода Брук не сомкнула больше глаз, и, когда она на заре пришла на ферму доить, все заметили, как она бледна, как осунулась. Сегодня молоко лилось в ее подойник неровной, дрожащей струей, потому что у нее все еще тряслась правая рука и в пальцах сохранялось ощущение чужого тела… Она пришла домой полдничать такая усталая, словно был уже конец рабочего дня.
— Что это за шум был ночью у тебя в комнате, мама? — спросил у нее сын. — Ты, должно быть, свалилась с кровати?
— Разве ты слышал, как что-то упало? А когда это было, в котором часу?
— Как раз пробило два.
Рода не стала ничего объяснять и, когда они поели, молча занялась хозяйством, а мальчик помогал ей — он терпеть не мог работать в поле у фермера, и мать его к этому не принуждала.
В двенадцатом часу вдруг стукнула садовая калитка. Рода выглянула в окно — и окаменела. В глубине сада, у калитки, стояла та самая женщина, которую она видела во сне!
— Ага, это она! Она говорила, что придет! — воскликнул мальчик, тоже увидев гостью.
— Говорила? Когда? И откуда она знает про нас?
— А я ее встретил. Вчера. И разговаривал с нею.
— Я же тебе приказывала никогда не вступать в разговоры ни с кем из этого дома и даже близко к нему не подходить, — сказала мать, покраснев от гнева.
— Да она первая со мной заговорила. И я вовсе не подходил к их дому. Я ее встретил на дороге.
— И что же ты ей сказал?
— Да ничего. Она спросила: «Ты ведь тот самый мальчик, которому пришлось тащить с базара такой тяжелый узел? Бедняжка!» Потом посмотрела на мои башмаки и сказала, что они здорово прохудились, и, когда наступит дождливая погода, ноги у меня будут промокать. А я ей сказал, что живу с матерью и сколько мы ни работаем, нам только на хлеб хватает, — оттого я и хожу в таких башмаках. Тут она и говорит: «Я вас навещу, принесу тебе башмаки покрепче и познакомлюсь с твоей матерью». Она и другим в деревне дарит всякие вещи.
Миссис Лодж между тем успела подойти к двери. На ней был уже не тот шелковый наряд, в каком она приснилась Роде прошлой ночью, а простенькое платье из какой-то легкой ткани, которое гораздо больше шло к ней, и соломенная шляпка. На руке висела корзинка.
Все пережитое этой ночью было еще слишком свежо в памяти Роды. Она почти ожидала, что увидит те же морщины, то же выражение злобы и жестокости на лице миссис Лодж. Она охотно уклонилась бы от встречи и разговора, но это было невозможно. В доме не было другого выхода, к тому же на легкий стук миссис Лодж мальчик уже бросился открывать.
— Вижу, что не ошиблась домом, — промолвила гостья с улыбкой, увидев его. — Я в этом не была уверена, пока ты не открыл дверь.
Фигура, движения — все было как у ночного видения Роды. Но голос звучал так мелодично и невыразимо приятно, взгляд и улыбка были так пленительно-ласковы, так не похожи на выражение лица ночной гостьи, что Рода не верила своим глазам и ушам. Теперь она была искренне рада, что не поддалась чувству вражды к миссис Лодж и не спряталась от нее, как сперва хотела.
А гостья достала из корзинки обещанные мальчику башмаки и другие полезные вещи.
При таком доказательстве добрых чувств к ней и сыну Роде стало очень совестно. Это простодушное, ни в чем не повинное юное существо ей, Роде, следовало благословлять, а не проклинать! Когда Гертруда Лодж ушла, в комнате словно свет померк.
Через два дня Гертруда пришла узнать, оказались ли башмаки впору; а недели через две снова навестила Роду. На этот раз мальчика не было дома.
— Я много гуляю, — сказала миссис Лодж. — А ваш дом ближайший за нашей деревней. Вы здоровы? Вид у вас не очень хороший.
Рода ответила, что здорова. И в самом деле, хотя она была бледна, в ее правильных чертах и крепком теле чувствовалось больше прочной силы, чем в стоявшей перед ней молодой женщине с нежным личиком. Они разговорились, и беседа приняла дружески-доверительный характер. Когда миссис Лодж собралась уходить, Рода сказала: