Кроме того, он был подозрителен и очень осторожен.
Это последнее, может быть, появилось в нем оттого, что он служил в страховом агентстве, куда приходит кто-нибудь, как будто с виду и положительный, застраховать дом, а через какие-нибудь три-четыре месяца дом его вдруг сгорел. Заподозрить злой умысел трудно, однако не заподозрить еще труднее.
— Что же это вы, так-таки и погорели?.. И отчего же это? — не улыбаясь, спрашивал клиента Мирон Мироныч.
— Что будешь делать, когда огонь такой горячий? — весело отвечал клиент и улыбался.
Не принять страховку нельзя, и поручиться за то, что клиент надежный, тоже нельзя, и доказать, что поджог, — поди докажи, — а страховому обществу явный убыток.
Может быть, именно такая служба, где приличные с виду люди иногда вдруг обнаруживали себя как жулики, повлияла на Мирона Мироныча в сторону подозрительных взглядов и нерешительных слов, но он сложился именно таким к зрелым годам своей жизни.
Много ли тридцать пять лет, когда люди доживают и до ста? Но вот именно в этом возрасте, как-то летом, когда, как известно, всюду в домах идут ремонты, он особенно удивил свою жену, сказавши тихо и несколько грустно:
— Предполагаю я, что надо уширить наш коридорчик так еще на пол-аршина.
— Ка-ак это так у-ши-рить?
Жена его Феона Петровна была ниже его и толще и, подняв на него мутные маленькие глазки, старалась понять ход его мыслей.
— Уширить по соображениям такого свойства, — начал объяснять он. — Например, умираю я, скажем, в спальне… Как меня вынести оттуда, если соблюдать, разумеется, уважение к мертвому телу?.. Я ложился на пол и вытягивал ноги, как у меня это будет тогда, и я примерялся и так и этак, оказалось — никак нельзя!.. Поэтому я и пришел к мысли, что…
Напрасно махала на него налитыми руками — короткими и тяжелыми — Феона Петровна, даже принималась плакать несколько раз, — переубедить его было нельзя!.. И к концу лета в их домике в четыре комнатки (три окна на улицу, два во двор) появились плотники, урезали, раздвинули, и комнатки вышли уже, коридор шире на пол-аршина.
Тогда же, в сентябре, он как-то приехал домой на извозчике, привез большой чугунный узорный намогильный крест, покрашенный в серьезный и прочный аспидный цвет.
— Господи! Что это за страсти такие? — испугалась Феона Петровна.
— Дешево: всего шесть рублей, — ответил он ей, помогая извозчику выгрузить и внести во двор покупку.
— Да на что же, на что же он нам?
— Как же так неосмысленно спрашивать, на что? — укорял Мирон Мироныч. — Никто из нас не знает дня кончины, а вот когда помрем, — пригодится.
— Такая вещь, она свово дождется! — говорил и извозчик кряхтя.
— Да ведь я же теперь спать больше не буду! — ужасалась Феона Петровна.
— Ничего, я думаю: привыкнешь, — скромно, ко упорно опровергал Мирон Мироныч.
— Сон придет, уснешь! — поддерживал извозчик.
Так водворился в сарае чугунный крест; был он, конечно, прочен и ждать мог долго.
Когда же Феона Петровна, скучая без живого существа, за которым она могла бы ухаживать, задумала купить корову, Мирон Мироныч долго ходил по комнате, опустив голову и шевеля губами, наконец, сел к столу, взял лист бумаги и карандаш и начал графить и писать своим убористым четким почерком.
— Что же ничего ты мне не говоришь насчет коровы? — спросила жена.
— А разве можно сказать так сразу? — ответил муж. — Сообразить надо и… вычислить.
— Сколько корму на нее пойдет?.. Это я уж считала.
— Кор-му!.. Ум женский!.. Разве дело в корме?.. Дело совсем не в корме… А вот, например, она заболела… Хорошо… Заболела… И ведь ее же не спросишь: чем ты, корова, заболела?.. Скорее надо, например, прирезать, чтобы кровь стекла. Хорошо, как это случится в октябре, в ноябре, в декабре… Или, начиная с нового года — в январе, в феврале, в марте месяце… А если в мае? Если в июне? Если в июле?.. Что будем делать тогда мы с мясом? Солить нельзя: летом никто не солит мяса… Мяснику продать, не иначе… А мясник воспользуется случаем да даст совершенные какие-нибудь пустяки, а торговаться с ним не станешь?.. Держать мяса долго нельзя, — погода жаркая, значит, вот и придется отдавать за бесценок… А то еще может и такое быть, что мяса и продать нельзя: сибирка, например, чума — да мало ли их есть, болезней страшных?
Речь Мирона Мироныча, вдумчивая и богатая злыми примерами, тщательно внесенными на графленый лист, окончательно сбила с толку Феону Петровну, и от коровы она отказалась. Зато подобрала она где-то брошенного котенка, маленького, беленького, тоненького и с огромнейшими прозрачнейшими ушами.
— Безжалостные люди, — говорила она мужу, — бросили животное, а ведь оно может пропасть без пищи!.. Иду я, слышу — пищит, как из земли, а оно в яму забилось и пищит… И где-то в колючках лазало: из одного только животика я семнадцать штук повытаскивала. Шутка ли было ему терпеть, бедному?.. И вот вымыла я его теплой водой да на окно посадила сушить, боюсь, кабы не простудился… Кажись, даже покашливать начал.