Высокий дядя с черной, как у цыгана, бородой катил по улице дребезжащую, похожую на сундук тачку и, задирая по-бычьи голову, на всю деревню орал:
– Бутылки, банки покупаю! Кости покупаю! Старые сапоги, войлок покупаю!..
– Дяденька! – окликнул его из окна Володька. – А вы почем кости покупаете?
– А у тебя что, есть разве? – сказал, останавливаясь, утильщик.
– У меня есть, только дома. Вы после в Мичуринский поселок не пойдете?
– Буду, – сказал бородач.
– Зайдите тогда, пожалуйста, к нам, в тринадцатый дом, около пожарного сарая.
– А у тебя что, много их?
– Это чего? Костей-то? Много. Пуда три, наверно.
– Ладно, зайду, посмотрим…
– Нет, вы сначала скажите, – почем вы платить будете?
– Не бойся, не обману. Если товар хороший, по двугривенному за кило посчитаю…
Утильщик поплевался на руки и покатил свой сундук дальше, а Володька – Володька не мог уже больше заниматься. Он забыл и о сукнах, и о бассейнах, и о встречных поездах, которые идут из пункта А в пункт Б… Теперь он мог думать только о костях.
Он выдрал из тетради листок, окунул в чернильницу перо и стал торопливо подсчитывать:
– В пуде шестнадцать кило. Шестнадцать на три – сорок восемь. И еще на двадцать… Видали?!! Это ж почти десять рублей! Целый капитал! За эти деньги можно, пожалуй, голубя купить, а если умеючи, так и не одного, а парочку…
И он так ясно представил себе двух маленьких сизых турманчиков, которые, ласкаясь и расправляя перышки, сидят у него на гребне крыши, что даже губами зачмокал и забормотал что-то вроде «гуль-гуль-гуль»…
Но тут его взял страх: а что если утильщик приедет, а его дома не будет? Это что же, – значит, прощай, голуби? Нет, нужно скорей кончать.
Он снова разложил тетради. Но теперь никакая арифметика уже не лезла в голову. В голове были только голуби.
Он прошел в соседний класс, выглянул из окна во двор. На дверях кирпичного домика, где жила Елизавета Степановна, висел замок, – наверно, учительница ушла на огород копать картошку.
«Э, ладно, – подумал Володька, возвращаясь в класс и кое-как запихивая в сумку свои книги и тетради. – Что же я, в самом деле, ждать ее буду, что ли? Сделаю задачки дома, а завтра скажу, будто сидел, сидел и не дождался».
И чтобы не терять времени, он перемахнул через подоконник на улицу и через десять минут уже бежал по федосьинским задворкам, размахивая своей холщовой сумкой и не думая о том, какие новые беды и напасти ждут его впереди.
Отца не было. Володька воспользовался этим и облазил весь дом. На чердаке, в кладовке, на помойной яме, в холодной подклети он насбирал килограмма два старых, сухих и легких, как прошлогодний тростник, мослов.
С голубями ничего как будто не получалось. Два килограмма – это всего сорок копеек, а за сорок копеек и воробья небось не купишь.
«Ничего… постепенно поднакопим», – утешая себя, думал Володька.
До вечера он ждал бородатого утильщика, побаиваясь немножко, что тот заругается, когда увидит, что костей так мало. Он уже придумал, как будет врать: будто костей у него оказалось четыре с лишним пуда, будто он честно ждал, но тут вдруг приехал другой утильщик и купил, выпросил у него эти кости, заплатив по сто рублей за пуд.
Врать ему, однако, не понадобилось, – утильщик не приехал.
За всеми этими делами Володька совсем забыл про сукна и бассейны. И только вечером, за ужином, когда отец по обыкновению спросил у него, выучил ли он уроки, Володька вспомнил, что ему еще нужно решить шесть задачек.
Не допив чая, он вытащил из сумки задачник и тетрадки и сел заниматься.
С грехом пополам одолел он первую задачу – про яблоки, которые делили между собой четыре брата и неизвестно сколько сестер. Оказалось, что сестер было еще больше – целых шесть.
Володьке надо бы сразу переходить к следующей задаче – про самолет и поезд, которые в один и тот же час отбыли из пункта А в пункт Б, но он почему-то все продолжал думать про этих братьев и сестер: вот небось весело жить в таком большом семействе! Ведь это подумать только – целых десять ребят в доме!..
«В один и тот же час из пункта А в пункт Б отбывают самолет и поезд. Самолет летит со средней скоростью 365 километров в час, поезд за это же время проходит…»
Глаза у Володьки слипались. Перо само собой выписывало вместо цифр какие-то закорючки с хвостиками.
«Значит, постойте, что же выходит? Поезд летит со средней скоростью… Тьфу. Самолет летит, а не поезд… Куда же он летит? И какой самолет – большой или маленький? Вот насажать бы туда всех десять братьев и сестер! Вот небось весело было бы… А потом все на парашютах – прыг, прыг – вниз».
На полях задачника Володька нарисовал самолет и десять маленьких парашютиков. Потом изобразил другой самолет – фашистский. Потом подрисовал внизу пушку, из которой палят по фашистскому самолету. Потом голова его упала на задачник…
Когда он очнулся, за окном было так тихо и так темно, как бывает только ночью в деревне.
«Наверно, часа два уже», – подумал Володька и зевнул при этом так сладко и так широко, что даже под ложечкой у него закололо.
«Э, ладно, – подумал он, поднимаясь и сгребая в кучу свои учебники и тетради. – Все равно ничего не выйдет у меня, – только даром мучить себя буду. Утречком пораньше встану и сделаю».
Конечно, ничего другого ему и не оставалось делать. Но все-таки это был еще один маленький шаг на том гибельном пути, по которому несла Володьку весь день его непутевая голова.
Разбудил Володьку отец.
– Эй, спящая красавица, вставай, зиму проспишь!..
Володька открыл глаза, повернулся, посмотрел и ахнул. За окном, в синеватых утренних потемках, неслышно и неторопливо падал легкий, белый, пушистый, первый в этом году снежок. И такой чистой свежестью повеяло от этого раннего снегопада, так живо представилась Володьке вся прелесть наступающей зимы и все предстоящие зимние радости – и лыжи, и коньки, и катание с гор, и елка, и снежки, и снежные бабы с чугунами на головах и с метелками под мышкой, – что он даже взвизгнул от восторга, скинул с себя одеяло и через минуту уже стоял в сенях у рукомойника, шумно плескался и напевал что-то такое, чего и сам не мог бы пересказать словами.
Но когда, растирая полотенцем лицо, он вернулся в комнату и увидел на столе, у окна свою холщовую сумку и сбитые в кучу учебники и тетрадки, от хорошего настроения его сразу ничего не осталось. Он вспомнил, что до школы ему нужно решить еще целых пять задач.
– Батя, сколько время? – крикнул он.
– Восемь без четверти, – с набитым ртом ответил из кухни отец.
«Ничего, еще успею, – с облегчением подумал Володька. – Минут двадцать еще в запасе есть. А там бегом по снежку как припущу – в самый раз успею».
Голова у него была ясная. Он вспомнил задачу про самолет и поезд и, не заглядывая в учебник, понял, как она решается: 365 разделить на пять – получится, сколько проходит за час поезд. А там помножить на пятнадцать – вот и выйдет расстояние.
Отец уже сидел за столом, завтракал. На столе дымился котелок с вареным картофелем и шипел, поблескивая, большой медный чайник.
Володька поздоровался, присел у краешка стола и тоже потянулся за картошками.
– Ты что же это, Соня Ивановна? – нахмурился отец.
– Уроков очень много, – вздохнул Володька. – Я вчера до трех часов ночи занимался.
Отец посмотрел на него и вдруг, подавившись картофелиной, откинулся на спинку стула.
– Э! Погоди! Постой! – воскликнул он. – Что это у тебя?
– Где? Что? – не понял Володька.
– Да на лбу.
Отец хлопнул себя по коленке и громко захохотал.
– Братцы мои! Да это кто же тебе штемпелей-то на лбу понаставил?
– Каких штемпелей?
Володька пощупал лоб, ничего не нащупал, вскочил и подбежал к зеркалу. Действительно, весь лоб у него был густо изгвожден какими-то синими и лиловыми крестиками, палочками и кружками.
– Что это? – повторил отец.