Надо же, я нуждалась в утешении, а теперь утешать пришлось мне.
— Да я не к тому, девочка! — воскликнула Елена Евгеньевна. — Просто не спешите! Не делайте ошибок. А главное, не поддавайтесь отчаянию, если оно придет.
"Если оно придет". Я настороженно встречала детей в понедельник. Вглядывалась в их лица.
Каждый понедельник становился новой точкой отсчета в жизни малышей. По этим точкам можно выстраивать график.
Я принялась за него.
Это была толстая зеленая тетрадка. В понедельник я записывала высказывания ребят на разрозненных листочках, а потом переписывала в тетрадь по главам — каждая глава носила имя ребенка, а каждый пункт минувшие выходные.
Вот как это выглядело:
Леня Савич.
1. Мы были в зоопарке.
2. Катались на коньках. Я знаю, как точить коньки.
3. Дядя Леня подарил мне электрический фонарик, и я теперь не боюсь темноты.
4. Дядя Леня получил премию, и мы ходили с ним в магазин выбирать подарок тете Ларисе. Купили духи.
Тут же пометки о тезке Савича — Леониде Ивановиче Маркелове, токаре с машиностроительного завода: год рождения 1930-й, член КПСС, зарплата 200 — 230 рублей. Жена — Лариса Петровна, 1932-й, медсестра, оклад — 110 рублей. Адрес: Садовая, 4, квартира 12, телефона нет. Сын Витя, 12 лет.
Мои пометки. Против третьего гостевания: "А я и не знала, что он боится темноты".
Сева Агапов.
1. А у нас есть ружье. Степан Иванович обещал взять меня на охоту.
2. Мы заряжали патроны порохом и дробью. Скоро пойдем на охоту.
3. Ходили в тир, стреляли в мишень.
Мои пометки: "Ребята смеются. Спрашивают Севу, когда же на охоту?"
Точки в графиках то взлетают наверх, то падают. Так у Севы. После этого смеха он заплакал прямо в классе, развернулся и стукнул Колю Урванцева, который спросил: "Когда же на охоту?" А в очередную субботу спрятался в шкафчик для одежды, так что я его обыскалась.
Пришлось объясниться со Степаном Ивановичем, инженером теплосетей, человеком добродушным, но, пожалуй, безвольным. Он сам признался:
— Ведь это моя идея — Севу взять. Жена не против, конечно, но и не очень за. Так что требует от меня в магазины бегать, то-се, а на охоту никак не вырвусь.
Зато в следующий же понедельник Сева сказал, а я с удовольствием записала:
4. Ходили на охоту. Степан Иванович убил ворону.
На Севу закричал Коля Урванцев:
— Ворона — полезная птица! Ее нельзя!
— А никого другого не было! — ответил Сева.
Засмеялся весь класс. Но он не обиделся, не заплакал, как в прошлый раз, наоборот, делился впечатлениями:
— У меня ухи будто шапкой закрыло. Ба-б-б-ах! И ничего не слышно. Степан Иванович глотать учил, чтоб прошло.
Конечно, подробности в мою кардиограмму не укладывались. А жаль. Впрочем, память не хуже любой тетради сохранила забавное и грустное, слезы, улыбки, слова да, кажется, и сам воздух тех дней.
Хорошо помню, например, про Анечку.
Ко второй внешкольной субботе я сумела подготовить ее. Аня охотно пошла с Евдокией Петровной, а в понедельник помчалась ко мне через весь вестибюль с широко раскрытым ртом.
— М-м! — мычала она.
— Что такое?
— Посмотри!
Я посмотрела в рот, ничего не поняла.
— Евдокия Петровна три зуба запломбировала. Совсем не больно! Я у нее на работе была! Сама машинкой жужжала. Стану самотологом!
— Стоматологом! — Евдокия Петровна смущенно улыбалась позади Анечки, мотала головой, повторяла: — Ну огонь! Ну огонь!
Все перемены Анечка приставала к ребятам, открывала рот, показывала пломбы. Потом щелкала зубами, точно доказывала, какие они теперь у нее крепкие. Даже Аполлошу порадовала. Остановила в коридоре и показала рот.
Эти дети, замечала я, или замкнуты, или распахнуты настежь. В отличие от интернатовских, тех, что брали домой родители, мои малыши не имели середины. Или скован, или раскрыт. Причем и то и другое могло помещаться в одном человеке. Как в Ане.
Ведь любила она меня, любила, точно я это знаю, и будущее подтвердило это, могла бы проговориться, сказать, но молчала, пока не случилось…
Первой это заметила Нонна Самвеловна. Анечка Невзорова сидела у окна и несколько раз прямо во время урока вставала, смотрела в окно и не обращала внимания на замечания учительницы.