— Почему? — спросил Пряхин.
— Двигатель сбежал. Не подскажешь ли кого?
Оказалось, «двигатель» — это просто человек. Ходит внутри цветного барабана и толкает бревно, которое в ось упирается.
— Дело убыточное, — засмеялся Анатолий, — но держат, карточки дают, правда, не рабочие, а для служащих, ну и зарплату. А что сверх плана можно себе. Подыщи кого-нибудь.
Алексей обрадовался.
— Да ты возьми меня.
Анатолий перестал улыбаться, приблизился к Пряхину, ощупал его, сказал обиженно:
— Кончай, братишка, руки-ноги на месте, чего тебе тут делать, иди на завод.
Алексей вздохнул, помотал головой, потом сказал, вспомнив, что Анатолий не видит:
— Не могу.
— Ну, тогда давай! — засмеялся слепой.
И вот Алексей шел к карусели, отдав хлеб. Возвращался к Анатолию. Когда расставались, тот сразу нахмурился. Видно, не верил, что Пряхин придет. Думал, утешил человек, вот и все.
Когда Пряхин вернулся, Анатолий сидел понурясь, уронив голову на гармошку. Карусель выглядела печально и сиротливо, несуразно цветастая в унылом, сером снегу.
— Чего горюешь, гармонист! — крикнул Алексей. — Двигатель явился. Играй!
Анатолий вскинул голову, засмеялся обрадованно, грянул марш.
Он играл и играл, но народ торопливо проходил мимо карусели, никто не обращал на нее внимания.
Стало смеркаться. Анатолий замкнул фанерную дверцу в барабане, чертыхнулся.
— Не везет сегодня! Но ты не горюй, Пряхин. Зарплата идет. Завтра вот только оформим тебя, и порядок.
Алексей заметил возле карусели женскую фигурку. Слепой постучал палочкой, пробрался между лошадок, женщина взяла его под руку. Они неторопливо двинулись вдоль улицы, и Пряхин долго еще слышал громкий голос и смех слепого.
Нет, не такое уж пустое и глупое это было дело — поставить рядом с рынком карусель в те тяжкие, голодные, горестные дни. Вовсе даже не пустое и не глупое.
В будни, особенно когда выдавалась плохая погода, Пряхин с Анатолием скучали, простаивали, но зато по субботам, а особенно по воскресеньям карусель крутилась до позднего вечера, базар оглашался гармошкой, и катились по площади взрывы смеха.
Не было в городке других развлечений, кроме карусели, особенно для детей, и ребятня — мал мала меньше — с мятыми рублевками в кулаке выстраивалась очередью.
Анатолий брал деньги, отрывал билетики и, когда карусель наполнялась пассажирами, давал Алексею знать, отыгрывая начало туша. Это означало пора работать. Пряхин упирался грудью в поперечину и начинал раскручивать карусель.
Два момента были самыми трудными в этом деле. Разогнать карусель, а потом, в конце, остановить. Напрягаясь всем телом, упираясь ногами в утоптанную и оттого скользящую землю, Пряхин начинал движение. Ему приходили на память детские годы, родная деревня, страда и обмолот, когда пара зашоренных лошадей медленно бредет по кругу. Он походил на этих лошадей, только тут медленно не годилось: надо было стронуть с места тяжелый, отсырелый круг с лошадками и детьми, а потом, разбегаясь, разогнать его и на такой скорости дать кругов двадцать — двадцать пять. Одно местечко и было легким: когда карусель раскручивалась, он мог, ухватившись за скобы, вбитые в бревно, подскочить и посидеть на бревне минутку-другую. Когда же карусель замедляла движение, он спрыгивал на землю, снова упирался спиной в бревно и останавливал его. В простые дни Алексей не уставал совершенно, а по субботам и воскресеньям он уматывался так, что шел домой, едва передвигая ноги, и все же был доволен работой: рядом, за тонкой фанерной стенкой, беспрестанно слышался радостный, беззаботный ребячий смех. Смех этот пробуждал в нем забытую радость, ощущение счастья и еще что-то, какое-то смутное чувство ожидания. Он не понимал точно, что значило это чувство, но ему помог Анатолий.
Однажды, когда жена его уже стояла возле карусели, он неожиданно жарко схватил Пряхина за руку и сказал:
— Знаешь, мне что кажется, когда они смеются? Что война кончилась!
Алексей вздрогнул, пробормотал: "Да, да!" Он сразу понял Анатолия, понял, что тот угадал, верней, точнее его определил свои чувства. Да, когда смеялись дети и когда он, Алексей, ничего не видел вокруг, потому что был в фанерном барабане, а Анатолий — потому что был слеп, казалось, будто настала победа.
Их свела судьба случайно, Анатолия и Пряхина, но, видать, у многих людей, и у них тоже, представление о победе связывалось с детским счастливым, беззаботным смехом.
Смех слышался ему и ночью, в снах. Причем сон виделся взрослый, обычный; но вдруг он рвался, словно наступал просвет в облачном, мглистом небе и голубизна смотрелась в глаза, — слышался смех и звук гармошки, игравшей, как и там, на карусели, то туш, то веселый марш, то вальс Анатолий, как и Пряхин, наигрывался по субботам и воскресеньям до изнеможения, и руки к вечеру у него дрожали точно так же, как у Алексея.