— Ничего не поделаешь, — проговорил он. — Мы ошиблись. Они нас не понимают. Придется идти. Идти туда, куда нас ведут.
Я взглянул на него и затем на новых селенитов, подходящих на помощь к своим.
— Если бы у меня руки были свободны…
— Это бесполезно, — вздохнул он.
— Неправда.
— Пойдемте же.
Он повернулся и пошел за толстым селенитом.
Я последовал за ним, стараясь казаться покорным и ощупывая кандалы на руках. Кровь во мне кипела. Я больше ничего не видел в этой пещере, хотя мы долго шли по ней, а если что и видел, то тут же забывал об этом. Мое внимание было сосредоточено на цепях и на селенитах, в особенности на копьеносцах. Сначала они шли параллельно с нами и на почтительном расстоянии, но потом к ним присоединилось еще трое стражей, и они подступили ближе, на расстояние руки от нас. Когда они к нам подступали, я вздрагивал, как лошадь от удара кнута. Маленький, толстый селенит шагал справа от меня, но потом снова пошел вперед.
Как отчетливо запечатлелась у меня в мозгу картина этого шествия: затылок понурой головы Кейвора прямо передо мной, его ссутулившиеся, усталые плечи, безобразная, ежеминутно дергающаяся голова проводника, копьеносцы со всех сторон настороже, с разинутыми ртами, и все это в голубом свете. Припоминаю еще одну подробность, помимо чисто личных ощущений, — желоб на дне пещеры, сбоку скалистой дороги, по которой мы шли; желоб этот был наполнен тем же светящимся голубым веществом, которое вытекало из огромной машины. Я шел близко и могу с полной уверенностью заявить, что от него не исходило ни малейшего тепла. Вещество это только ярко светилось, но не было ни теплее, ни холоднее всего окружающего нас в этой пещере.
Кланг, кланг, кланг… Мы прошли прямо под стучавшими рычагами другой огромной машины и наконец очутились в широком тоннеле, где гулко отдавалось шлепанье наших необутых ног. Там было совсем темно, только справа светилась тонкая голубая полоска. Гигантские уродливые тени двигались за нами по неровной стене и сводам тоннеля. Местами в стенах сверкали кристаллы, похожие на драгоценные камни, а сам тоннель то превращался в сталактитовую пещеру, то разветвлялся в узкие ходы, пропадавшие во мраке.
Мы долго шли по этому тоннелю. Тихо журчала светлая голубая струя, и наши шаги отдавались эхом, похожим на плеск. Я неотступно думал о своих цепях. А что, если повернуть цепь вот так, а потом так и попытаться ее сбросить?..
Если я попытаюсь сделать это очень осторожно и постепенно, заметят ли они, что я высвобождаю руку? И если заметят, то что сделают со мной?
— Бедфорд, — сказал Кейвор, — мы спускаемся. Все время спускаемся.
Его замечание отвлекло меня от настойчивой мысли.
— Если бы они хотели убить нас, — продолжал Кейвор, замедляя шаг, чтобы поравняться со мной, — то они давно могли бы это сделать.
— Да, — согласился я, — это верно.
— Они нас не понимают, — проговорил Кейвор. — Они принимают нас за каких-то странных животных, может быть, за дикую породу лунных коров. Но когда они присмотрятся к нам, то признают нас за разумных существ.
— Когда вы начертите им геометрические теоремы? — спросил я.
— Возможно.
Некоторое время мы шли молча.
— Знаете, — начал опять Кейвор, — это, наверно, селениты низшего класса.
— Ужасные болваны! — проговорил я, со злобой посматривая на нелепые лица.
— Если мы будем все терпеть…
— Придется терпеть, — возразил я.
— Здесь могут быть другие, не такие болваны, как эти. Это только внешняя окраина их мира. Наверно, он спускается все ниже и ниже, через пещеры, проходы, тоннели, вглубь на сотни миль, до самого моря.
Его слова заставили меня задуматься о толще пластов, которые уже сейчас нависли над нашими головами. Как будто огромная тяжесть придавила мне плечи.
— Вдали от солнца и воздуха, — сказал я. — В шахтах даже на глубине полумили становится душно.
— Во всяком случае, здесь это не так. Возможно, вентиляция! Воздух устремляется от темной стороны Луны к солнечному свету; углекислота выходит наружу и питает лунные растения. Вверх по этому тоннелю, например, чувствуется почти ветерок. Странный мир! Эти пещеры, машины…