Со всех сторон к Красному Холму потянулись воины. Некоторые были на конях, в кольчугах, с мечами и копьями. Другие — их было большинство — шли пешие, в зипунах и полушубках, с одними рогатинами и топорами.
В Красном Холме князя Георгия не оказалось.
— Где же боевой стан? — толковали собравшиеся воины.
— Место это держат скрытно! А не то татары раньше времени о нем проведают…
Греясь у костра, ратники говорили:
— Хорошо, что наконец великий князь владимирский отбросил свое долгое раздумье!
— Он теперь самый сильный из князей, пора ему встать во главе русского войска. Давно надо было так поступить, при первом слухе о татарах!.. Он сам тогда оплошал, не поддержал рязанцев…
— Теперь время упущено, сколько русских людей напрасно полегло!..
— Всем миром надобно подняться на лютого врага, только тогда одолеем его…
— Эх, из-за княжеской розни, ссоры да которы гибнет русская земля!..
Великий князь Георгий Всеволодович, пробыв недолго в Ростове, поскакал в Углич, спустился по Волге до Мышкина и оттуда, лесными дорогами, проехал на реку Сить, недалеко от ее впадения в Мологу. Там, в деревне Боженки, князь остановился у попа, отца Вахрамея.
Поп был древний, как и его деревянная покосившаяся церковка, любил поговорить про старину. Попадья Олимпиада, рыхлая, словно опара, ласковая и радушная, бесшумно бегала по горнице, несмотря на преклонные годы, стараясь угодить гостю и солеными груздями, и пирогами, половина которых была начинена кашей с грибками, а другая — рыбой с луком.
Отец Вахрамей объяснил, что к погосту Боженки с запада ведет только одна дорога из Бежецка, а с востока можно проехать лишь зимой, по рекам Мологе и Сити. Кругом леса, летом здесь непроходимые, топкие болота с трясинными окнами, которые даже в стужу не замерзают, а дымятся.
— Значит, татары сюда не доберутся! — заявил князь Георгий.
— Все утопнут! — подтвердил отец Вахрамей.
— Эти места мне любы. Я построю здесь мой боевой стан.
— С Богом! — поддержал отец Вахрамей. — Начинай, государь, а я отслужу молебен и каждодневно буду просить Господа Вседержителя о даровании твоей рати победы и одоления над врагом.
На призыв первыми отозвались ближайшие к стану князья Сицкие. Они стали присылать дружинников и обозы с сеном, мукой и соленой рыбой. Пришли сицкие мужики, в зипунах и заячьих полушубках, обшитых цветными ленточками, в волчьих треухах, с длинными, до плеч, волосами. Опираясь на рогатины, они тесной толпой остановились перед крыльцом, на которое вышел князь. Выступивший вперед старшой спросил шепелявой скороговоркой:[48]
— Зацэм кликал? Цаво сицкарей поднял? Сказывай нам, лесовикам, цаво рубить?
Князь Георгий сейчас же показал свою хозяйственную сноровку. Одним поручил ставить вдоль берега Сити срубы и крепко наказал, чтобы в каждом срубе была сбита из глины и камней печь. Другим поручил рыть длинные окопы, глубокие, в рост человека.
— Это мы мозем! — отвечали сицкие мужики. — Мы и болотце копать и елоцки рубать — ко всему привыцные.
Мужики немедля ушли гуськом в лес, застучали там топорами. Стали валить сосны и ели, а на высоком берегу глубоко врывшейся в землю Сити начали вырастать новенькие срубы с плоскими крышами, прикрытые пластами коры. Через несколько дней над ними закурились дымки.
Добровольные ратники прибывали отвсюду, и в одиночку, и десятками. Всем им князь Георгий указывал работу: одни копали низкие землянки, другие свозили лесины, пни, сухостой и складывали из них длинные засеки.
Вскоре прибыл князь Василько Константинович Ростовский с отрядом в триста всадников и в тысячу пеших ратников. За ним следовал обоз саней, нагруженных мясными тушами, мешками с мукой и сеном.
Князь объехал шумный лагерь, нахмурив брови, покосился на белые срубы, остановил коня перед засеками, покачал головой и направился к церкви. Рядом с поповским домом над новым срубом развевался великокняжеский черный стяг. На нем был вышит золотыми нитями образ Спаса Нерукотворного.
На крыльцо вышел в долгополом выцветшем подряснике старый священник с седой бородой клинышком и с заплетенной седой косичкой.
— Исполать тебе, князь Василько Константинович! Окажи честь, заходи погреться.
— Здравствуй, отец Вахрамей! Давно тебя не видал, с последней охоты на сохатых. И ты и твоя церквушка все стареете?
48
Особая цокающая манера говорить сохранилась у части населения, живущего на реке Сити, до настоящего времени; соседи дали им прозвище «сицкари».