У моей приятельницы тоже желание не меньше моего с Вами познакомиться и поболтать.
Если захотите нам ответить, то 25-ое почтовое отделение «до востребования»…
Не подумайте, что мы письмо Вам посылаем без марки, она быть может отклеилась по дороге.
Можете и позвонить… (Ляля). Нечего разыгрывать барина!
Будем ждать Вашего ответа с нетерпением.
Лялечка и Томочка.
Пригодилось
Обычно думают, что я искажаю «прекрасный русский язык», что я ради смеха беру слова не в том значении, какое им отпущено жизнью, что я нарочно пишу ломаным языком для того, чтобы посмешить почтеннейшую публику.
Это неверно. Я почти ничего не искажаю. Я пишу на том языке, на котором сейчас говорит и думает улица.
Я сделал это (в маленьких рассказах) не ради курьезов и не для того, чтобы точнее копировать нашу жизнь. Я сделал это для того, чтобы заполнить хотя бы временно тот колоссальный разрыв, который произошел между литературой и улицей.
Я говорю — временно, так как я и в самом деле пишу так временно и пародийно.
А уж дело других (пролетарских) писателей в дальнейшем приблизить литературу к читателям, сделать ее удобочитаемой и понятной массам.
И как бы судьба нашей страны ни обернулась, все равно поправка на легкий «народный» язык уже будет. Уже никогда не будут писать и говорить тем невыносимым суконным интеллигентским языком, на котором многие еще пишут, вернее, дописывают. Дописывают так, как будто бы в стране ничего не случилось. Пишут так, как Леонид Андреев. Вот писатель, которого абсолютно нестерпимо сейчас читать!
А как говорит и думает улица, я, пожалуй, не ошибся. Это видно из этой моей книги, из этих писем, которые я ежедневно получаю.
Вот любопытное письмо. Оно написано, как будто бы я его писал. Оно несомненно написано «моим героем».
Я получил это письмо по почте от неизвестного человека.
Дорогой Зощенко!
Мне случайно попалось в руки «любовное» письмо, которое получила одна моя знакомая.
Не пригодится ли оно Вам? Оно очень напоминает Ваш стиль и Ваших героев.
С приветом
К.Л.
18 октября 1928
Уважаемая гражданка, зачитайте это письмо и примите от заинтересованного вами это подношение. Не побрезгуйте, не погнушайтесь.
Желательно с вами познакомиться всурьез. Не покажется это вам за предмет любопытства, а желательно с целью сердечной, потому что с каких пор вас увидел, то сгораю любовью.
Замечательный ваш талант, а пуще всего игривость забрали меня за живое и как слышал, что вы лицо, причастное к медецине, то понять должны, что кровь во мне играет и весь я не в себе.
Если вам не противно, то буду ждать Вас у входу в буфет.
В военном обмундировании, росту как обыкновенно, собою видный, волосом русый, а на груди пять всесоюзных значков.
Остаюсь в ожидании
С.С.
Имя скажу при свидании.
Так называемый «народный» язык стоит того, чтоб к нему приглядеться.
Какие прекрасные, замечательные слова: «Зачитайте письмо». Не прочитайте, а зачитайте. То есть «пробегите, просмотрите». Как уличный торговец яблоками говорит: «Вы закутайте этот товар». Не кушайте (т. е. целиком), не откусите (т. е. кусочек), а именно закутайте, то есть запробуйте, откусите только раз, сколько нужно для того, чтобы почувствовать прелестные качества товара.
Язык стоит того, чтобы его изучать!
Плохие нервы
У меня была легкая и удачная литературная судьба. Мне не пришлось мотаться по редакциям. И не пришлось вкручивать свою продукцию.
Я начал работать в двадцатом — двадцать первом годах.
В те счастливые годы ответственные редакторы сами приходили за рукописями на квартиру и несли в зубах деньги.
Молодые писатели работали тогда почти вне конкуренции. И от хорошей молодости все они впоследствии стали классиками.
Но я представляю, как трудно ходить по редакциям и как много надо молодому писателю энергии для того, чтобы начать печататься, не будучи хотя бы Достоевским.
Вот письмо от начинающего автора.
Уважаемый тов. Зощенко.
Осмеливаюсь обратиться к Вам с просьбой. Не откажите просмотреть и дать свое заключение о трех рассказах, которые прилагаю к сему письму.
Если Вы не всегда были известным юмористом Зощенко (пишу без лести), Вам должно быть известно, какие мытарства приходится испытывать начинающему человеку. Вам должны быть известны те придирки и оскорбительные отказы, которые получает молодой человек от «человеколюбивых» редакторов.
Я имел счастье уже (мне всего 19 лет) получить несколько таких ответов. Глубоко возмущенный ответом: «нет, и не будет», я думал бросить свои работы.
Вам должны быть известны результаты разговоров с редакторами. Чувствуешь какую-то подавленность, разуверяешься в своих силах, разочаровываешься в своих мечтах, и все твои мысли покрываются толстой коркой человеконенавистничества и пессимизма. Признаюсь: мне несколько раз пришлось испытать такие чувства, и под их влиянием я написал маленькое стихотворение, которое (хотя это и глупо) кончается так:
И счастлив тот лишь человек, Который, жизни не бросая Идет, руки не подавая Тому, кто в тине утопая Его на помощь позовет.Вас, может быть, удивит подобное послание, но как человек Вы поймете, чем веет от таких слов и такого письма. Я не должен Вам говорить, что делать с этими тремя рассказами, Вы сами найдете им применение.
Не удивляйтесь, что я (неизвестный Вам человек) изливаю свои чувства перед Вами (неизвестным мне человеком). После основательного раздумья я решил, что меня поймет только Зощенко, так как он сам, вероятно (я в этом уверен), испытал то, что я сейчас испытываю.
Должен сказать, что один из тех рассказов пошел на растопку печки прямо из редакционной корзинки «Бегемота». И именно поэтому я обращаюсь к Вам.
Я знаю, что Вы имеете связи в литературном мире Ленинграда, а в частности в «Бегемоте», и хочу, чтобы Зощенко осрамил своего редактора за его небрежное отношение к работе. Я знаю, что редакторская работа требует много нервов, но это не значит, что журнал может и хочет печатать только произведения известных писателей и поэтов.
В «Бегемоте» работают многие товарищи, я их не упрекаю в халатности и нечеловечности, но все-таки им не мешает прочесть то пятистишие, которое я Вам написал.
Я ни к кому до сих пор не обращался с такой просьбой, как обращаюсь к Вам. В Москве есть много литературных известностей, но если Вы бывали в Москве, то знаете, что значит московская жизнь.
Москва — это базар. А на базаре всякий ищет своей выгоды. Я не упрекаю литературных работников в том, что они любят деньгу, но многие из них страдают болезнью, состоящей из правила: не подавать руки тому, кто на помощь позовет.
Я обращаюсь к юмористу, осмеивающему все человеческие недостатки, и надеюсь, что он не страдает болезнью, о которой я только что сказал.
Тов. Зощенко!
Не откажите внимательно прочесть это послание и прилагаемые рассказы. Полагаюсь на Вас во всем. Если хорошо, просите напечатать в «Бегемоте» и сообщите результаты. Если плохо, все же сообщите Ваше заключение. Объясните все недостатки и укажите, как их исправить.
Во всяком случае, не откажите черкнуть пару слов в ответ по адресу:
Москва, 19 почт, отд., до востребования…
Мой адрес: Москва…
Но по моему адресу неудобно писать. Мои родные совсем не понимают меня, и мне было бы неприятно, если бы они узнали об этом письме.
Простите меня, бедного, за беспокойство, причину которого Вы поймете из этого письма.
Заранее благодарный Вам…
Не могу не послать Вам сценку, написанную мною недавно. В ней мои взгляды перемешиваются в устах обоих действующих лиц.