— Ты что здесь делаешь?
Ксавье вскочил. В дверях стоял Мирбель в белом купальном халате.
Мальчик проснулся, сел на кровати, увидел их обоих и заплакал. Мирбель повторил:
— Что ты здесь делаешь?
Ксавье пробормотал, запинаясь:
— Не знаю. — Понурив голову, он пытался найти разумный ответ.
— Не знаешь? В самом деле?
Мирбель подошел к кровати, наклонился к мальчику, который тер глаза и всхлипывал, отвел его руки и заглянул ему в сонное, опухшее от слез лицо.
— Что он тебе сделал? Отвечай, когда тебя спрашивают!
Ролан рыдал в голос и бормотал сквозь слезы, что он спал, что он ничего не видел.
— А что он мог увидеть? — спросил Ксавье. — Я вдруг забеспокоился и пришел проверить, не заболел ли он.
— Он заболел?
— Нет, он спокойно спал.
— Только что ты сказал, что не знаешь, зачем ты пришел сюда. Долго же ты придумывал оправдание.
Ксавье по-прежнему стоял, опустив голову.
— А почему ты не ушел, когда убедился, что он спокойно спит?
Ксавье сказал:
— Не знаю… — И, помолчав, тихо добавил: — Я, кажется, молился.
Мирбель пожал плечами и начал декламировать, нарочно запинаясь и растягивая слова, будто школьник в классе:
Вот лучезарный серафим
Стоит у края колыбели,
Как будто над лицом своим
В лесной струящейся купели.
«О милый мой, двойник земной, -
Он говорит, — иди со мною,
За счастием уйдем со мной».
Мирбель замолчал, его душил смех. Ксавье наклонился над Роланом, тихо повторяя:
— Закрой глазки, малыш, это все чепуха, спи… Мы не даем ему уснуть, — сказал он, повернувшись к Мирбелю.
— Что-то ты поздновато проявляешь деликатность, ты не находишь?
А Ксавье тем временем поправил простыню, подоткнул одеяло и сказал Ролану:
— Повернись-ка к стенке… Давайте уйдем.
Ксавье вышел первым. Он почувствовал на затылке дыхание Мирбеля, который шел за ним по пятам. Ксавье не посмел остановить его, и они вместе вошли в комнату. Мирбель притворил за собой дверь, повернулся к Ксавье и сказал:
— Пора вас разлучить.
Ксавье не спускал глаз с Мирбеля, а тот развалился в кресле, словно собирался просидеть так всю ночь.
— Вам бы лучше пойти спать, — сказал Ксавье.
— Со сном я не в ладу, — вздохнул Мирбель и вытянул худые волосатые ноги. — Конечно, ты не отдаешь себе в этом отчета, но тебя и мальчишку действительно пора разлучить. Ты не додумываешь все до конца. Ты отличный пример тому, как низкое маскируется возвышенным, а дурное выдается за хорошее. Но, на твое счастье, я здесь — и я тебя спасу.
Ксавье глядел на него и молчал.
— Короче говоря, восемнадцатого я отвезу мальчишку назад в приют. Решение принято.
Ксавье спросил:
— Это что, угроза?
— Да нет, я повторяю, это вопрос решенный.
Ксавье тут же забыл про все, что произошло только что в комнате Ролана между ним и Мирбелем, забыл и о том чувстве стыда, которое он пережил во время этой ужасной сцены, его мозг работал напряженно и четко, он снова обдумывал свой план устройства Ролана. Ведь Доминика подтвердила в письме, что он вполне осуществим. Он отдаст Ролану те сто пятьдесят тысяч франков, что получил в наследство от дяди Кордеса. Они определят мальчика на полный пансион к учительнице, Доминика с ней уже договорилась. Мальчик будет учиться в приходской школе святого Павла. Он не слушал Мирбеля.
— Мы снова окажемся вдвоем, как в поезде. И снова у нас возникнет интерес друг к другу. Та же ситуация вызовет ту же симпатию, ты увидишь! Конечно, здесь не удастся разговаривать так свободно, как в купе… Ведь здесь Мишель. Но ко всему можно привыкнуть, часто перестаешь замечать людей, с которыми живешь под одной крышей. Мы не будем с ней считаться! — воскликнул он с веселой жестокостью.
— Я думаю, что смогу… — прервал его Ксавье. — Я надеюсь, вы мне не откажете в этом… я хочу проводить Ролана восемнадцатого числа.
Мирбель встал и подошел к Ксавье.
— Не говори со мной больше об этом мальчишке. Я возвращаю его в привычную для него среду: в приют. Он там будет как рыба в воде. Но тебе-то что до этого? Чего ты боишься? Выходит, ты не слишком доверяешь провидению.
И снова, изображая школьника, продекламировал:
Он малым пташкам щедро сыпал зерна,
Добру его земля была покорна.
— Эти две строчки из Расина были озаглавлены «Божья доброта». А хрестоматия называлась «Корзинка детских грез». Из нее монахини, учившие нас уму-разуму, выбирали стихи, чтобы мы их зазубривали.
— Вы с Мишель испортили Ролана своим укладом жизни, у него появились не свойственные ему привычки, — сказал Ксавье. — Вы ответственны…
— Хватит! Я не намерен больше говорить с тобой об этом ублюдке. Согласись, что твой повышенный интерес к нему по меньшей мере странен.
Ксавье закрыл глаза и тихо повторял с мольбой:
— Уходите… Уходите… Оставьте меня…
— Жалкая христианская душонка! Ты не смеешь взглянуть правде в глаза!
Ксавье молился про себя: «Господи, не допусти, чтобы этот человек посеял в моей душе семена ненависти и отвращения к людям, не дай ему отравить источник…» И удивился, когда у него вдруг вырвалось:
— Исцелюсь ли я когда-нибудь от знакомства с вами?
— Вот! Наконец-то! — воскликнул Мирбель. — Долго же мне пришлось ждать! Ты признаешься, что задет мною… Большего я не требую, — добавил он со смехом. — Во всяком случае, пока. Успокойся, я уйду, и ты выспишься. А завтра мы начнем новую жизнь.
Мирбель нервно ходил по комнате и потирал руки.
— И пожалуйста, не заставляй Ролана учиться. Пусть он спокойно проведет те несколько дней, что ему осталось жить здесь. Я освобождаю тебя от занятий с ним. Договорились? Да?
Ксавье ответил безразличным голосом:
— Я больше не буду заниматься с Роланом и проверять его тетради.
— Вот упрямая башка! — взревел вдруг Мирбель. — Я задушу тебя к чертовой матери!
И он протянул к Ксавье руки со скрюченными растопыренными пальцами. Увидев его искаженное злобой лицо, Ксавье отступил на шаг. Мирбель тут же пришел в себя и опустил руки.
— Ты не поверил? — спросил он тихо. — Скажи, ведь ты не поверил, что я могу причинить тебе зло?
— Я не испугался.
— Неужели ты думаешь, что я могу… Тех, кого любят, не убивают.
— Быть может, мы стоим перед выбором, — сказал Ксавье. — Либо убивать тех, кого любим, либо умирать за них.
Мирбель вздохнул:
— Есть и третья возможность: быть любимым тем, кого любишь. Существует ли на свете такое счастье?
Ксавье сказал, глядя в сторону:
— Да, существует. А теперь уходите.
Мирбель спросил почти робко:
— Ты не сердишься? Ты меня простил?
Ксавье кивнул. Оставшись один, он закрыл дверь на задвижку и сел за стол. Этой ночью он написал на листочке, вырванном из школьной тетрадки: «Я завещаю Ролану, ребенку, взятому из приюта…» — и все прочее, что пишут в таких случаях.
XIV
Хоть службы в этот день не было, Ксавье встал и пошел к церкви, едва сквозь щели ставен стал пробиваться свет. Он простоял на своем привычном месте у церковной стены в густой росистой траве до тех пор, пока не открылась почта. Он послал Доминике телеграмму с просьбой тотчас же по ее получении позвонить ему в Ларжюзон. По его расчету, она успеет позвонить прежде, чем Мирбель спустится вниз, а Мишель в этот ранний час будет, как всегда, на кухне.
Ему и в самом деле удалось снять трубку прежде, чем звонок услышали. Доминика отвечала ему с неожиданной покорностью. Они условились встретиться послезавтра в доме священника, в Балюзаке. Ксавье приведет с собой Ролана. А она тем временем окончательно договорится с коллегой, которая готова принять Ролана в свой пансион. Доминика взяла на себя все хлопоты в Опекунском совете, где отец одной из ее учениц занимал видный пост. Все было просто, казалось, преград на пути Ксавье уже нет. Оставалось уговорить мальчика; он, конечно, согласится, когда услышит, что его ждет Доминика, но все же лучше подготовить его заранее. Где его найти? В доме его не было. Октавия сказала, что он побежал к ручью. Снова промочит ноги. Что ж, тем хуже для него. Пожалуй, еще простудится и застрянет здесь, не дай господи! Октавия тоже его ненавидела, потому что «ей приходится возить грязь за этим подкидышем».