Вы… Что мне делать, боже мой? –
Мадам ударилась в истерику. –
Нет, нет… в Москву… в Москву… Домой.
Чем на плантации в Америку!..
Там… там… в Москве…»
Ну, что же «там»?
Что до меня (без слов язвительных) –
Я б вас в Москву пустил, мадам,
И дал… три года «принудительных».
Революционный парад*
(К четырехлетию)
Приидите вси нетруждающиеся,
Рабоче-крестьянской власти чуждающиеся,
Сегодня на площадь Красную,
В погодку этакую ясную,
Сухую да морозную,
Поглядеть на силу грозную,
На ее праздничный парад,
Которому будет рад,
Конечно, не всякий:
Перекрестится в страхе поп Акакий,
Купец Дерунов чертыхнется,
Кадет Лизунов поперхнется,
Спекулянт Аппетитов зажмурится,
Эсер Бандитов нахмурится,
Меньшевик, несмотря на все усилия,
Не вспомнит, какая у него фамилия,
И шмыгнет поскорее в сторонку –
За кадетом и эсером вдогонку…
«Прячься, прячься, покуда…»
А я, средь рабочего люда,
С открыто-веселой миной
Буду любоваться картиной,
Как герой за героем
Пройдут перед нами железным строем,
Боевым революционным парадом,
И, впиваясь ласковым взглядом
В каждого проходящего смельчака,
Я буду кричать: «Да здравствует ве-че-ка!»
Труд и порядок*
В нашем государстве мы – партия порядка. Этот порядок достался нам дорогой ценой. И мы обязаны всеми средствами охранять его против всех врагов – и внутренних и внешних, – которые посягают ни него, разрушая то, что добыто с такими усилиями рабочим классом России.
Мы бурю подняли не бурелома ради.
Уничтожая гниль, гремели мы: – Вали!!
– Старью, глушившему молодняки, ни пяди,
Ни пяди отнятой у темных сил земли!
– Долой с родных полей, со всенародной пашни
Всю чужеядную, ползучую траву!!
И падали дворцы, и рушилися башни,
И царские гербы валялися во рву!
Но разрушали мы не разрушенья ради.
Сказавши прошлому: «Умри и не вреди!» –
С цепями ржавыми весь гнет оставив сзади,
Мы видели простор бескрайный впереди,
Простор – для творчества, простор – для жизни новой,
Простор – для мускулов, для чувства, для ума!
Мы знали: школою тяжелой и суровой
Добьемся мы, чтоб свет стал жизненной основой
Для тех, чей ум века окутывала тьма.
И потому-то так трясет их лихорадка,
Всех гадов, коим так мила назад оглядка,
Когда мы говорим: «Всему своя чреда.
Все – к пашням и станкам! Мы – партия труда
И партия порядка!»
Были, да перевелись*
Мистеру Ллойд-Джорджу. Доверительно.
Так вы, мистер, настроены вполне примирительно?
Справлялись вы у мусью Бриана,
Какого он мнения насчет мусью Демьяна?
Решил признать нас окончательно?
Прямо замечательно!
Может, еще кто-нибудь
Хочет стать на этот путь?
С нашей стороны не будет отказу,
Только признавайте, пожалуйста, не все сразу.
А то едва наметились контуры первого признания.
Как мы уже имеем два знака препинания:
Прощупывают нам бока
Два кулака,
С запада и с востока.
Какого же нам ждать от признаний прока,
Раз каждое признание будут сопровождать два наскока?
Мистер, мы ведь люди не без понятия:
Если бы вы даже раскрыли нам свои объятия,
Мы бы очертя голову в них не ринулись, –
Сели бы рядом… и маленько отодвинулись…
И с величайшим к вам – гм! гм! – расположением
Следили бы за каждым вашим неосторожным движением,
Чтобы вы, не приведи бог, как-нибудь… случайно…
Мы верим вам, конечно, чр-р-резвычайно, –
Но если признание сопряжено с наскоками…
Можно хоть кого разжечь такими «намеками»,
А мы… Подивитесь нашей деликатности:
Несмотря, что мы нынче сторонники «платности»,
Мы наскоки оставляем без… полного возмещения
Это ли не тонкость обращения?!
Когда пойдут наши совместные заседания
Об условиях «признания», –
Не знаю, насколько сие вам будет любо, –
Вы нашу тонкость оцените сугубо,
Убедившись, что в Советской Руси
Перевелись караси,
Водившиеся на святой Руси ране,
Которые, дескать, любили, чтоб их жарили в сметане.