Ночью было так себе,
Но средь бела дня…
Острой болью ёкало
Сердце у меня.
На своих товарищей
Не глядел… Куда!
Чуял, надвигается
Страшная беда.
И беда надвинулась…
Вспомнить не могу…
Стать врагом такому ли
Думал я врагу?
Люди – тени бледные, –
Мирною толпой
Труженики бедные
Шли к царю с мольбой.
Шли, с собою малую
Детвору вели…
Ротный вдруг скомандовал:
– Смир-рно… Р-рота… пли!!
Сразу все смешалося:
Крики и пальба…
Топот… Стон… Проклятия…
Женская мольба…
Вон старик… Не я ль ему
Пулей в лоб попал?
«Будьте все вы прокляты!» –
Крикнув, он упал.
Вон свалилась девушка
С ангельским лицом…
Буду помнить до смерти
Площадь пред дворцом!
Рота наша вечером
Вся была пьяна
От подарка царского –
Водки и вина.
Пил и я – не с радости, –
Воя, как шальной.
Зрела мысль упорная
В голове хмельной.
Щеки заливалися
Краскою стыда.
Твердое решение
Принял я тогда.
С той поры я, милые,
Стал на путь прямой:
Отслужив солдатчину,
Я ушел домой.
И берег, лелеял я
Мысль одну, одну:
Искупить январскую
Страшную вину.
Как потом случилася
С немцами война,
Чашу искупления
Выпил я до дна. –
Выпил чашу горькую,
Ох, не я один:
Вся Расея огненных
Дождалась годин!
С глаз народных черная
Спала пелена.
Правда-то рабочая
Стала всем видна!
Злую волю барскую
И царев указ
Довелось солдатикам
Проклинать не раз.
Средь полей погибельных,
В глубине траншей,
Мы собою мало ли
Выкормили вшей?
Сколько люду сгублено
Чертовой войной!
Искупленье куплено
Дорогой ценой!
Вот и я теперича
На кого похож?
И рукав болтается,
И штанина – тож.
Виноватить некого.
Виноват я сам.
Все мы провинилися,
Покоряясь псам,
Лбами о пол стукая
У крестов, икон
За царя за батюшку,
За его закон.
Защищая ирода
От «бунтовщиков»
Острою оградою
Из стальных штыков.
Кривда нами правила,
Правду прочь гнала.
Правда-то над кривдою
Все же верх взяла!
Вот она, рабочая
Правда, какова.
Ею нынче родина
Только и жива.
Верю я, девятое
Помня января:
Кровь свою рабочие
Пролили не зря.
Верю, что искуплена
Их святая кровь,
И все зло, что сгинуло,
Не вернется вновь!
Предателям*
(О Кронштадтском матросско-белогвардейском мятеже)
Всё те же карты, та ж игра,
И козырь той же подлой масти.
Всё те же игроки – враги Советской власти:
Предатели-офицера,
Дворянские сынки – минувшего осколки,
Правоэсеровские волки
И меньшевистская икра.
В Кронштадте – новом государстве –
Превосходительный подлец сидит на царстве.
Эй, вы, шипевшие по всем углам вчера,
Предатели, рабы, антантовские мавры,
Куда вы спрятались? Кричите же «ура»
И бейте в гулкие литавры!
В Париже, в Лондоне, в Нью-Йорке в этот час
Все биржи молятся за вас,
Готовя спешно вам заслуженные лавры.
Лакеи верные врагов страны родной,
Вы, черви, севшие на всходы нашей нови,
Наденьте же венки, надвиньте их на брови.
Венки оценены великою ценой –
Народных слез, народной крови!
В какой проклятый час, какой лукавый дух
Внушил вам веру вновь в успех дворянской шпаги?
Каким шептаньям внял ваш поврежденный слух,
Что в наших боевых, стальных рядах потух
Огонь испытанной отваги?
Да будет то, к чему зовет нас мстящий Рок.
И если суждено нам перейти порог
К высокой цели – через трупы,
Что ж? На удары мы в бою не будем скупы
И, исторический сметая сор и хлам,
Обрекши всех врагов народному проклятью,
Мы проведем метлой с железной рукоятью
По омерзительным телам.
Отмеченным предательской печатью!
Предрешенное*
С тех пор как мир стоит, – не три, четыре года, –
Две силы борются: владыки и рабы, –
И он неотвратим, как приговор судьбы,
Час предрешенного исхода
Их титанической борьбы.
Чем ближе этот час, тем яростнее схватки
И тем опаснее наш каждый ложный шаг:
Пускай порой ликует враг:
«Рабы отброшены! Ряды их стали шатки!»
Мы, маневрируя и обходя рогатки,
Несем уверенно наш пролетарский стяг.
Отчаянье родит безумие героев,
Готовых жертвовать и делом и собой.
Но мы не прельщены отвагою слепой
И отступаем мы, чтоб, нашу мощь утроив,
С тем большим мужеством вступить в последний бой!
Сегодня, празднуя со всем рабочим миром
Наш праздник красный, трудовой,
Мы, может, встретимся не раз с церковным клиром
И будем видеть, как советскою Москвой
То там, то здесь пройдет молящаяся группка.
Да, это темноте народной, вековой
Есть тоже грустная уступка.
Но кто, какие господа
Дерзнут уверить нас с насмешкою холодной,
Что светом знания мы темноты народной
Не одолеем никогда?!
Да, может, вы не раз, герои-ветераны,
Отступите то здесь, то там перед врагом,
Уступите в одном, чтоб выиграть в другом,
Но близок час, когда, воспламенив все страны,
К твердыне вражьей вы приставите тараны,
Громя убийц, круша последний их оплот,
Свершая наш обет и боевые клятвы.
Все жарче солнца луч. И близко время жатвы.
Мы сделали посев. И мы получим плод.