3
«Велик Алла!
Велик Алла!» –
На минарете пел мулла
Святой напев молитвы краткой.
Презрев домашний произвол,
Зайнет вбежала в «Комсомол»,
Скользнувши в дверь, как тень, украдкой
«Зайнет! Откуда ты, скажи,
Пришла домой без паранджи?
Ты осквернила дом изменой!
Где ты была, шакалья кровь?» –
Шипела яростно свекровь,
Кривя злой рот, покрытый пеной.
И отвечала ей Зайнет:
«Была я там, где светит свет,
Где учат ленинским законам,
Где объясняют, как найти
К свободе верные пути
Узбекским девушкам и женам!»
А через день тупой Мирза,
Покорных жен своих гроза.
Рычал от злости и от боли:
Он потерял Зайнет-жену,
Зайнет бежала в Фергану,
Зайнет спаслася от неволи!
4
Год тяжкого труда – по дням и по ночам –
Прошел, как светлый сон, для боевой беглянки.
С какою верою живой ее речам
Внимали бедные дехканки!
На фронте – шла она в разведку и в секрет.
И басмачи не раз бранились бранью злобной:
«Поймаем – пуля в лоб! У красных больше нет
Другой разведчицы подобной!»
Рвалася к подвигам – и тем была жива,
Всегда – на скакуне иль полковой двуколке.
И легендарная уже росла молва
О черноглазой комсомолке.
5
Хмурый Мирза в Фергане
В грязной сидит чайхане,
Полон замыслом темным.
Дал, не скупясь, он монет,
Кун за убийство Зайнет,
Двум убийцам наемным.
Был их ответ: «Потерпи,
Мы уж разыщем в степи
След твоей комсомолки!»
Ночью, напавши на след,
Смяли узбеки Зайнет,
Словно дикие волки,
Рвали, оскалив клыки,
Жилы из левой руки,
– Будешь вечно калека!
В шею, дробя позвонок,
Острый вонзили клинок
Два преступных узбека.
6
Прошло пять месяцев. Ферганская больница.
Зайнет – в повязках вся, лицо – кровавый струп.
Нет, не кошмарный сон ей снится,
Она – калека, полутруп.
Блуждает взор, и речь Зайнет звучит невнятно,
Слух острый притуплён, трясется голова.
Врачи дивятся: «Непонятно,
Как ты осталася жива!»
Зайнет свезли в Москву. Москва сильна наукой.
Зайнет возвращены и речь, и взор, и слух.
И в комсомолке однорукой
Зажегся вновь бунтарский дух.
«Коммуниверситет трудящихся Востока»
Зайнет мерещится во сне и наяву.
У гроба нового пророка
Она сказала: «Я живу!
И ты – живешь во мне заветами твоими.
На родине моей – в кишлак из кишлака –
Дехканкам темным я их понесу, пока
Сумеет начертить твое родное имя
Моя последняя рука!»
Пояснение некоторых слов:
Саламат – приветствие. Якши – хорошо. Калым – выкуп за невесту. Ичкерь
#- внутренний двор. Дехканки – крестьянки. Чайхана – вроде чайной. Кишлак –
#деревня. Паранджа – лицевое покрывало. Кун – награда за месть.
Дрессированный*
Известный белогвардейский и бывший кавалерийский генерал добровольческой армии Шкуро выступает теперь в цирке в Париже с труппой из казаков, под видом наездников.
Средь разоренных сел и брошенных полей
От тифа и от пуль уж не валятся трупы.
Шкуро, готовивший России мавзолей
По воле биржевых царей и королей,
Донской стотысячной уж не составит «труппы».
Но… он готов на все за выгодный куртаж.
Парижский цирк, так цирк! Какого, дескать, хрена!
Ведь должность у него по существу все та ж,
И только сузилась арена.
Белонаездников, увы, не то число,
И не Москва – приманка в виде приза.
Ах, время множество мечтаний унесло!
Но… то ж, продажное, осталось ремесло!
И та ж, «парижская», осталась антреприза[14].
– Ха-ха! «Наездничек» Шкуро, на сцену – в строй!
Признаться, даже мне, врагу, звучит обидой,
Что этакий, ха-ха, бандитский «волк», «герой»
Стал дрессированною гнидой!
Обратный намек*
Английская эскадра в июне с. г. посетит Ревель (Эстония) и Ригу (Латвия), где останется до половины июля.
В просторах Балтики, средь северных широт,
У «вольных» городов, у Ревеля и Риги,
Английский бронтозавр раскроет хищный рот
На две приманчиво лежащие ковриги.
«Х-хам! Х-хам! Глотнуть? Аль не глотнуть,
А только… тонко намекнуть?»
И… в нашу сторону скосит свои гляделки:
«Что, Эсесерия? Поймешь?»
* * *
Почтенный бронтозавр, нас этим не проймешь!
Твои – такие ли? – видали мы проделки.
Намеки все твои поймет дурак любой.
Слов нет, что жалко нам «пригретого» тобой
«Демократичного» латвийца иль эстонца.
Но мы, спокойные, у нашего оконца –
С серпом и молотом в руке
(Не забывая о штыке),
Мы склонны речь с тобой вести на языке
Тож преизрядного героя-оборонца,
Советского бронечервонца.
В нем, как его ни поверни,
Упрешься ты в закал «хозяйственной брони»,
От укрепления которой – прямо скажем! –
Нас пробуют отвлечь, кто – страхом, кто – шантажем,
Забыв о мощи той страны,
Где неразрывно сплетены
Стаж трудовой с военным стажем:
За каждым плугом и станком
Стоит советский военком!
Нанялся – продался*
Получил я намедни письмо от приятеля,
Постоянного моего читателя.
Пишет он мне: «Дружище!
Умеешь ты браниться – не надо чище, –
Раздраженный попами да иконами,
Эвон в газете сколькими фельетонами.
Да каждый фельетон в пол-листа.
Крыл почем зря… Иисуса Христа,
Подстилал ему колючки, вместо вайи,
Изобразил его отпетым лжецом,
А насчет австрийского лжеца Матайи
Не обмолвился ни одним словцом.
Неужто, язви его короста,
Не покроешь ты этого прохвоста?
Оставь на время евангельский хлам
И вернись к очередным делам.
Распиши нам этого Матайю-идиота.
Очень нам посмеяться охота!»