1931
Первомайские лозунги
Сильней
первомайские грозы
гремите:
фашистской
не устоять
пирамиде!
Орудий грозой,
переплетами виселиц
на Первое мая
буржуи окрысились.
Конторы,
колонии,
банки
и склады
еще охраняют
фашистов отряды…
Но небо сегодня
не зря голубое,
и день сегодня
недаром лучист, –
тебе не сдержать
мирового прибоя,
затянутый в каску и смокинг
фашист!
Активист рабочих семей,
дисциплину
наладить сумей!
Языки
буржуи трут:
посмотри
на вольный труд.
Злыдни
ухают совой:
вот он –
семичасовой.
Стань
да погляди-ка:
своя рука –
владыка!
«Купил сапоги –
носить не моги.
Получили ситец –
обратно неситесь.
Приобрел борону –
ставь ее в сторону.
Как был рабочий
пьяница,
таким
навек останется.
Как впал
с измальства в одурь,
таким и кончит
лодырь»…
Товарищи рабочие,
наставьте им носа,
тесните на обочины
такие голоса.
Врагов злорадных
линию,
злорадный хрип
да вой
покрепче
дисциплиною
охватим
трудовой.
Помни, товарищ:
каждый прогул
делу убыток,
радость врагу!
У Первого мая
дорога прямая,
тверды шаги
и цель ясна:
сияй на знаменах,
Первое мая –
коммунистическая
весна!
1931
Лозунги к тринадцатой годовщине
В тринадцатый раз
Красная площадь
становится рупором
нашей мощи.
В тринадцатый раз,
в тринадцатый раз нам
огонь витрин
накаляется красным.
В тринадцатый раз
победная гордость
проносит знамена
великого года.
Но в первый,
глаза электричества ширя,
сияют огни
на Кашире и Свири.
Но в первый,
огнем лемеха раскаля,
колхозы
всерьез запахали поля.
И – в первый раз! –
надежно и точно
усилья миллионов
к итогу свелись:
в тринадцатый –
невозвратимо и прочно
Советы
вступили
в социализм!
1930
К женскому дню
Пламя домашней кухни –
тухни.
Взвейся,
пламя фабрики-кухни!
Редей,
цепь очередей!
Женщины,
их бесконечье
не длите,
требуйте
близкий
распределитель!
Довольно
нашлепывать детям зады.
Матери,
стройте детские сады!
Конец постирушке,
стирке горячечной, –
стираем
в общественной прачечной.
Не смылим жизнь
на обмылки, объедки, –
заставим быт
служить пятилетке!..
1931
Четвертый хлебозавод себя поглядеть зовет
В заводах привычны угрюмая хмурость,
кирпичная копоть, задымленный тон.
А этот – пшеничная белокурость,
гравюрная ясность: стекло и бетон.
Пойдем поглядим,
что мы едим.
Входи не горбясь –
просторен корпус.
Халата пола
чиста и бела.
Пока наполняются глотки цистерн
стандартной мукой до отказа,
весы неподкупно дежурят у стен,
у лампочки красного глаза.
Мучные ресницы – широкие взгляды,
хорошие лица ударной бригады.
К удивлению вашему,
пока вы глаза косили,
тесто уже заквашено
и пущено в месильню.
Квашенки на кругу
кружатся на бегу.
Месильный рог
рвет за клоком теста клок.
Потом квашни блаженные,
от кружева – в бреду,
в камеры брожения
выстаивать идут.
И тесто – удивительно! –
зажатое в тиски,
разрезано делителем
на ровные куски.
Конвейера поток
неслышно вдаль потек.
Перед рекой резинною
не устоишь разинею.
Ударная бригада,
с-под белых ресниц,
работая что надо,
глазами плесни.
Хлебцы садятся один за другим
в маслом опрыснутые формы;
печь обдает их дыханьем тугим,
медленным жаром рассчитанной нормы.
Они сидят румяней,
чем барышни в романе;
они растут пышнее,
чем выделки пушные.